Читать книгу "История рыцарей-тамплиеров, церкви Темпла и Темпла - Чарльз Дж. Аддисон"

10 мая 1187 г. Малик-эль-Афдаль, «сиятельнейший принц», один из сыновей Саладдина, пересек Иордан во главе семисот мусульман. Великий магистр тамплиеров немедленно отправил вестников в ближайшие обители и замки ордена с приказом всем рыцарям, способным держать оружие, немедленно явиться к нему. В полночь девяносто рыцарей из гарнизона Фабы, сорок рыцарей из гарнизона в Назарете со многими другими из монастыря Какун, собрались к своему предводителю и выступили в поход в сопровождении братьев-служителей и легкой кавалерии ордена. Соединившись с госпитальерами, они обрушились на семитысячное войско мусульман и были наголову разбиты в кровавой битве возле ручья Кишон. Великий магистр тамплиеров и двое рыцарей пробились сквозь плотные ряды мусульман и бежали. Роже де Молин, великий магистр ордена госпитальеров, остался мертвым на поле боя вместе со всеми остальными госпитальерами и тамплиерами.

Жаклен де Майи, маршал ордена тамплиеров, явил чудеса храбрости. Он сел на белого коня и надел белый плащ ордена, с алым крестом, символом мученичества, на груди; его доблесть и достоинство вызывали уважение и восхищение даже у мусульман. Он сражался, пишут историки крестовых походов, как дикий вепрь, отправив в этот день бесчисленное количество неверных в преисподнюю. Мусульмане отрезали окровавленные головы тамплиеров от тел и, привязав их веревками к остриям пик, которые они несли впереди войска, двинулись по направлению к Тверии [213] .

Сохранилось интересное свидетельство о походе другого отряда праведных воинов, которые, повинуясь приказу великого магистра тамплиеров, поспешили объединиться вокруг священных символов их веры.

...

Проехав две мили, явились они в город Сафет. Было прекрасное утро, и они решили не идти дальше, пока не послушают мессу. И тогда они направились к дому епископа и разбудили его, и сказали, что уже настал день. Тогда епископ повелел старому капеллану облачиться и отслужить мессу, после чего воины поспешили дальше. И они пришли в замок Фабу (крепость тамплиеров), и там обнаружили, снаружи от стен, палатки обители Какун, и никто не мог объяснить, что значит это. Слуга был послан в замок, чтобы спросить, но он никого не нашел внутри, кроме двух больных, которые не могли говорить. Тогда воины двинулись к Назарету и, отойдя немного от замка Фабы, они повстречали брата-тамплиера верхом, который мчался к ним стремительно, крича: дурные вести, дурные вести; и он сообщил им, что обезглавлен магистр госпитальеров и что из всех братьев-тамплиеров спаслось только трое, магистр и двое других, и что все рыцари, которых король оставил в Назарете, побеждены и убиты [214] .

В большой битве при Тверии или при Хиттине 4 июля, решившей судьбу Иерусалима, тамплиеры шли в авангарде христианского войска в атаку на неверных. Марш войска Саладдина, которое насчитывало до восьмидесяти тысяч конных и пеших воинов, по гористой местности, арабский автор-очевидец сравнивает с движением гор или с высокими волнами бушующего моря. Тот же автор говорит о тамплиерах, выступивших против них на заре в боевом порядке, что они были «страшны в бою, все их тела покрыты тройной кольчугой». Он сравнивает шум, производимый их передовыми отрядами, с « громким жужжанием пчел » и заявляет, что они горели «пламенным желанием возмездия» [215] . В тылу Саладдина лежало Твериадское озеро, его пехота стояла в центре, а легкая кавалерия пустынников помещалась на обеих флангах, под предводительством Факих-эд-дина (наставника веры). Тамплиеры, как сообщает источник, сражались, словно львы, против неверных, и ничто не могло противостоять их мощному и яростному натиску. «Никогда, – пишет арабский ученый, – не видел я более сильной и могущественной армии, и никто не мог более устрашить приверженцев истинной веры».

Саладдин зажег сухую траву и кустарник на участке между двумя армиями, и ветер понес дым и пламя прямо на рыцарей и их коней. Огонь, шум, бряцание оружия сопровождали эту ужасную сцену, обеспечившую полный простор для изобразительного таланта восточных авторов. Они сравнивают происходившее с концом света; пыль и дым затмили солнце, и день обратился в ночь. Редкие вспышки озаряли толпы сражающихся; тогда можно было видеть плотно сомкнутые ряды вооруженных воинов, то недвижных, как скалы, то летящих по равнине, как грозовые тучи по небу.

...

Сыны рая и дети огня, – пишут они, – разрешали тогда свой страшный спор; стрелы свистели в воздухе, подобно крыльям бесчисленных ястребов, искры летели от кольчуг и блестящих сабель, а кровь, льющаяся из груди воинов, затопила землю, словно дождь с небес… Мстящий меч правоверных обрушился на неверных; вера в единого Бога – на веру в Троицу, и вскоре разрушение, разгром и несчастье поразили несчастных сынов крещения.

Трусливый патриарх Ираклий, чьим долгом было нести Святой крест перед христианским войском, доверил эту священную обязанность епископам Птолемеи и Лидды [216] – обстоятельство, породившее множество мрачных предчувствий среди суеверных воинов Христовых. Из-за предательства, как утверждалось, князя Триполитанского, который бежал с поля битвы вместе со своими сторонниками, тамплиеры и госпитальеры были окружены и все до единого погибли или попали в плен. Епископ Птолемеи был убит, епископ Лидды взят в плен, а Святой крест, король Иерусалимский и великий магистр тамплиеров, оказались в руках сарацинов.

...

Чего больше? – пишет Радульф, аббат монастыря Когглсхейл в Эссексе, который совершал тогда паломничество в Святую землю и был ранен в нос стрелой. – Захвачены Крест, и король, и магистр ордена Храма, и епископ Лидды, и брат короля, и тамплиеры, и госпитальеры, и маркиз Монферратский, и все либо убиты, либо взяты в плен. Скорбите над этим все молящиеся Кресту, и плачьте; унижено древо спасения нашего, достойное от недостойных позорным образом, увы, увы, похищено. Горе мне несчастному, что в дни злосчастные жизни моей принужден такое видеть… О прекрасное древо, сладостное, кровью Сына Божьего увлажненное и омытое! О Крест Животворящий, в коем заключено наше спасение! [217]

Я видел, – рассказывает секретарь и спутник Саладдина, который стал свидетелем этой страшной битвы и не мог сдержать жалости к побежденным, – я видел горы и равнины, холмы и низины, усеянные мертвыми телами. Я видел упавшие стяги, покрытые пылью и кровью. Я видел разбитые и отрезанные головы, разбросанные члены, почерневшие тела, сваленные друг на друге, как камни в кладке. И пришли мне на ум слова Корана: «Неверный скажет: что я, как не прах?» Я видел тридцать или сорок человек, связанных вместе одной веревкой. Я видел в одном месте, под охраной мусульманина, две сотни этих знаменитых воинов, одаренных удивительной силой, которые только что шли вперед среди сильнейших; их гордость ушла; они стояли нагие, опустив глаза, жалкие и несчастные… Поверженные неверные были теперь во власти правоверных. Их король и их Крест были захвачены, тот Крест, перед которым они обнажали головы и преклоняли колени; который они возносили и к которому устремляли свои взоры; говорят, что на этом древе был распят Господь, которому они поклоняются. Они украсили его золотом и драгоценными камнями; они несли его впереди своего войска; все они склонялись перед ним. Первым их долгом было защищать его; тот, кто покинул бы его, никогда бы не обрел душевного покоя. Эта потеря тяжелее для них, нежели пленение их короля. Ничто не может утешить их в этом несчастье. Он был их Богом; они простирались во прахе перед ним и пели гимны, подъемля его! [218]