Читать книгу "И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - Эдвард Слингерленд"

Все это имело следующую цель: отключить сознательную психику, чтобы позволить действовать без помех спонтанному “чувственному”. Состояние, которого хотел достичь Лао-цзы, возможно, похоже на то, что в спорте называется “эйфорией бегуна”. Нейробиолог Арне Дитрих написал интересную работу о переходной гипофронтальности: подавлении участков когнитивного контроля в префронтальной коре во время интенсивных физических тренировок. Сильная физическая активность является стрессом для организма, и тело отвечает, временно отключая участки мозга, которые не кажутся необходимыми, – например, энергозатратную префронтальную кору. Получающееся состояние сознания очень похоже на ум в состоянии у-вэй по версии Лао-цзы. Дитрих замечает:

Некоторые феноменологически уникальные черты этого состояния, вроде ощущения отсутствия времени, жизни здесь и сейчас, сниженное восприятие окружающего мира, покой (снижение анализа) и плавность (уменьшение рабочей памяти и внимания), согласуются со снижением функций лобных долей. Даже малопонятные ощущения вроде единства с собой и/или с природой могут стать более эксплицитными, учитывая, что префронтальная кора – это именно та структура, которая позволяет нам разделять, оценивать и анализировать окружающий мир.

Интересно, что тот же паттерн проявляется при употреблении алкоголя, некоторых наркотиков и действительно хорошем сексе. Эти занятия временно отключают сознательную психику, оставляя бессознательное за главного. Когда Лао-цзы говорит о возвращении к состоянию “младенца”, с научной точки зрения это больше, нежели метафора. Медитация, по Лао-цзы, нацелена на отключение именно тех участков мозга, которые развиваются во взрослом возрасте, позволяя взять верх эволюционно более древнему, примитивному мышлению.

В результате получаем ощущение общности с окружающим, без ожиданий и обдумывания. Такая расслабленность приводит к удивительным успехам, как следует ожидать в силу связи у-вэй и дэ. Состояние истинного дэ (“сокровенной добродетели”) олицетворяет гармонию с Небом и Путем, которая дает мудрецу-даосу власть над людьми и животными. Поскольку он не думает о себе, его ценят другие, а поскольку он ничего не хочет, все ему дается.

Премудрый человек не скопидом. Но он все больше обретает, всецело помогая людям, и неизменно богатеет, когда все людям отдает.

Состояние, когда сознательная психика сдерживается и нас ведут моторные программы и низкоуровневые когнитивные системы, описывается так: “Держать в объятьях единое”. Это состояние у-вэй не только приводит к личному успеху, но и умиротворяет тех, кто окружает мудреца. В идеале мудрец, руководствующийся указаниями Лао-цзы, за счет силы своего дэ способен изменить мир к лучшему:

Изогнутое цело, кривое прямо, пустое полно, ветхое ново, в малом обретают, при многом заблуждаются. Поэтому Премудрый человек держит в объятиях единое и в этом выступает образцом для Поднебесной. Себя не видит и поэтому находится в просвете; не считает себя правым и поэтому заметен; не хвастается и поэтому заслужен; не зазнается и поэтому всех старше. Он не соперничает и поэтому никто не может с ним соперничать.

Как и в книге “Лунь юй”, существует политическое преломление этого видения. Дэмудреца настолько могущественно, что влечет к нему других. Естественность мудреца делает окружающих естественными. А конечной целью видится мир без искусственности, лицемерия и неуемных желаний, где люди живут в простоте и в гармонии друг с другом и с природой, где нет нужды рассуждать о морали, поскольку доброта и участие возникают спонтанно, без усилий.

Как пожелать не желать?

Этот прекрасный образ всегда способствовал популярности “Дао дэ цзин”. Это вторая после Библии книга по числу переводов. Она оказала существенное влияние на западную культуру, особенно в последние десятилетия. Звучащее в ней недоверие к книжному знанию и социальным нормам, а также призыв к радикальному опрощению (поближе к земле и подальше от искушений города) сделали ее одним из главных источников вдохновения для контркультуры 60-х годов. Рискну предположить, что перед этой книгой было возожжено больше косяков и благовонных палочек, чем перед любой другой книгой в истории. И трудно устоять против пронизывающих текст восхищения перед естественностью и подозрительности к лицемерию. Кто бы не хотел жить в гармонии с вселенной?

Однако нельзя отрицать, что большинство хиппи 60–70-х годов променяло свои коммуны на компьютерные стартапы, а одежду из конопляных волокон – на “Банана рипаблик”. Как и большинство западных контркультурных движений (от немецкого романтизма до современных отделений культурной антропологии), авторы “Дао дэ цзин” верят в “золотой век”, когда люди жили в идеальной неосознаваемой гармонии с природой. Нечто похожее мы видим в современных работах о спонтанности. Так, Михай и Изабелла Чиксентмихайи пишут: “Разумно было бы предположить, что в примитивных культурах, которые оказывались хорошо приспособлены к окружающему миру, люди пребывали в «потоке» большую часть времени, так как они не знали иного образа жизни, иных возможностей. В таких идеальных сообществах… выбор был самоочевиден, а сомнения и неисполненные желания – редки и преходящи”. Они цитируют антропологическое исследование, посвященное жизни индейцев Тихоокеанского побережья США, чтобы показать образ жизни, очень похожий на жизнь “благородного дикаря”.

Основная проблема мифа о “благородном дикаре” заключается в том, что это просто миф. Хотя образ по ряду причин дожил до наших дней, он удивительно мало соответствует действительности. Якобы мирным и гармоничным аборигенным культурам были свойственны жестокие войны (сопровождающиеся геноцидом и порабощением пленных) и общественное расслоение. У людей из первобытных доземледельческих общин, наверное, было больше свободного времени, они имели лучшее пищеварение, осанку и зрение по сравнению с нами, одомашненными поедателями отрубей, – но при этом в их жизни было столько недоедания, болезней и насилия, что нельзя не ужаснуться. Ответ на вопрос, почему это так (и почему большая доля контркультурных движений сходит со сцены, оставляя ее потребительскому капитализму), может помочь нам понять ограниченность у-вэй по Лао-цзы.

Лучший способ осознать изъяны его стратегии – рассмотреть два противоречия. Первое относится к изображению в “Дао дэ цзин” природы человека. Автор (или авторы) текста утверждает, что для того, чтобы “вернуться” к естественности, людей должно стать гораздо меньше:

В небольшом и малолюдном государстве способствовать тому, чтобы таланты не использовались, даже если бы их было в десять, сто раз больше, чем обычно, и побуждать народ из почтения к смерти не ездить далеко. Появись там лодки и повозки, им не нашлось бы места для использования, появись там даже латы и оружие, их негде было бы расположить. Пусть люди снова бы завязывали на веревках узелки вместо письма и было бы им сладко есть, прекрасно одеваться, удобно жить и радостно изведывать свои обычаи. Со страною по соседству друг на друга бы глядели издалека и слушали бы друг у друга лай собак и крики петухов, но меж собою не общались бы до самой старости и смерти.