Читать книгу "Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова"

Я быстро привыкла к новому расписанию. Помимо моих регулярных занятий у Боллитьери, в конце каждого месяца я на неделю улетала в Лос-Анджелес для тренировок с Лансдорпом. Сначала мы с отцом останавливались в дешевой гостинице возле клуба «Ривьера». Позже Роберт испросил у семьи ребенка, которого он тренировал, разрешения для нас жить в их доме во время посещений города для того, чтобы мы могли сэкономить немного денег. ЛаПортеры мило согласились. Они жили в большом доме в Пало-Верде и в семье было двое детей – Шейн и Эстель. Когда мы приехали к ним впервые, дверь нам открыла маленькая девочка с вьющимися волосами и веснушками, которые покрывали все ее лицо. На вид ей было не больше девяти, и она встретила нас подозрительным взглядом: с чего это тощая девочка со светлыми волосами и ее отец стоят на пороге нашего дома с чемоданами? Мы с ней быстро подружились. Может быть потому, что ей надоело играть в баскетбол с братом Шейном. В моей жизни она стала для меня подобием младшей сестры, которой у меня никогда не было. Она немного играла в теннис, но больше всего ее интересовала школа. В те дни, когда она туда шла, я терпеливо дожидалась, когда она проснется, а потом помогала ей выбрать одежду на день. Какое-то время мы шли вместе, а потом она поворачивала к школе, а я отправлялась на общественные корты за школой, где тренировала вместе с отцом подачу. Оттуда я могла видеть ее в классе. Я ей махала, а она притворялась, что не видит меня, чтобы не было неприятностей с учительницей.

В конце каждого дня мы прыгали на заднем дворе на батуте до тех пор, пока не становилось темно или пока мой отец не звал меня, говоря, что пора прекращать, пока я не довела себя до изнеможения – мне всегда приходилось помнить о тренировке на следующий день.

Мы играли во множество игр, в основном связанных с перевоплощениями. Любимыми были Банк, с железным ящиком в качестве кассы и нарисованными от руки денежными чеками, и Шерлок Холмс, в которой мы сначала совершали преступление, а потом раскрывали его. А когда вышли книги о Гарри Поттере, мы стали соревноваться, кто первым прочтет их от корки до корки.

За многие месяцы мы планировали наши поездки в Диснейленд, отмечая на карте каждое место, куда хотели попасть. Однажды я спросила Роберта, не даст ли он мне выходной в субботу для поездки в Диснейленд. Он заставил меня сто раз перебежать корт из конца в конец только за то, что я упомянула само слово Диснейленд. А потом разрешил ехать.

Прошло уже восемнадцать лет, а мы с Эстель все еще планируем поездки в Диснейленд и все еще обсуждаем Гарри Поттера. Нас связывает прочная дружба. Мы верны друг другу и всегда можем друг на друга положиться. Мы можем находиться в разных городах, даже в разных странах, но между нами существует крепкая связь.

То, что мы останавливались в доме Эстель, было здорово, поэтому я ждала этих поездок – благодаря ей неделя не превращалась в одну бесконечную пытку. Эстель действительно помогла мне пережить все эти годы. Я люблю ее и вечно буду ей благодарна.

Тренировки с Робертом были довольно однообразны. И в этом был весь их смысл. Роберт верил в силу повторений. В то, что каждое движение надо повторять снова и снова. Снова и снова. До тех пор, пока оно не станет твоей второй натурой. Что бы ни происходило вокруг, он продолжал накидывать тебе мячи. Под правую и под левую руку. В разные углы корта. Без всякой жалости. Пока ты отбиваешь один мяч, он уже накидывает тебе следующий – он летит в противоположный угол корта, и тебе надо бежать, чтобы достать его. Иногда он вел себя как последняя задница. Накидывал тебе этот мяч до тех пор, пока ты не оказывалась буквально при смерти. А каждую тренировку он заканчивал десятью быстрыми мячами в разные углы корта, заставляя тебя носиться туда-сюда, туда-сюда. Это он называл «десяточкой на задней линии».

Мы могли повторить это раз шесть или семь. А потом, как раз в тот момент, когда я уходила с корта, он говорил:

– И куда это ты направляешься, подруга?

Ему нравилось это слово – «подруга». И после этого заставлял тебя сделать еще одну «десяточку на задней линии».

Но Лансдорп не был садистом. Во всех этих пытках был четкий смысл. Все делалось ради его философии: каждое упражнение имеет свою цель и должно что-то давать игроку. Когда я попросила его объяснить мне эту философию, Роберт рассмеялся:

– Ты же меня знаешь, Мария. Я ненавижу крученые удары в теннисе. А большинство современных игроков используют именно их. Они наносят сильный удар по мячу и закручивают его, чтобы мяч остался в корте. И мяч ударяется в корт как грузило, колом. Я это ненавижу. Все, что мне нужно – это хороший, сильный, плоский удар с отскока. И именно этому удару мы учились через эти бесконечные повторения. При плоском ударе ни к чему закручивать мяч. Плоские удары с отскока были на пике популярности в 70-е, 80-е и в начале 90-х. А потом пришел этот новый жуткий стиль. Мне кажется, что это связано с новыми ракетками и рукоятками. Они поменяли все. С этими новыми рукоятками мяч закрутить очень легко. Даже слишком легко. Мяч начинает закручиваться даже без твоей воли. Ребят, которые берут это на вооружение, тяжело победить, но, когда им становится лет по пятнадцать-шестнадцать, они упираются в стену. Потому что по мячу они бьют сильнее, а кручение контролировать уже не могут. В детстве надо учиться плоским ударам, потому что для этого нужна смелость, а чем старше ты становишься, тем больше ты боишься во время игры. Именно поэтому мы повторяли это до бесконечности. Ты училась сильным, плоским ударам.

После того, как я научилась тому, что в понимании Роберта было достаточно сильными и плоскими ударом, оказалось, что для этого надо было просто впасть в некое подобие нирваны при ритмичном нанесении ударов, мы стали работать над моей точностью и тем, где я должна была располагаться на корте. В методе Лансдорпа не было ничего модного или сверхсовременного. Ни видеокамер, ни лазеров, ни сложных алгоритмов. Роберт просто липкой лентой крепил пустые банки из-под мячей в нескольких дюймах над сеткой по обеим сторонам корта и велел мне сбивать как можно больше этих «мишеней». Это напоминало попытку попасть теннисным мячиком в замочную скважину.

– А знаешь, ты ведь рекордсмен, – сказал мне Роберт недавно.

– Рекордсмен в чем?

– В попадании по мишеням, – ответил тренер. – Я крепил их над сеткой, потому что в этом случае ты начинаешь чувствовать, где находится зона «игрового пятна» на твоей ракетке. Вначале тебе это не нравилось – как, впрочем, и всем остальным. А потом, прошло уже около года, ты стала получать от этого удовольствие. И даже сама просила меня установить мишени. Это было очень необычно. В возрасте где-то пятнадцати лет ты попадала восемь раз из десяти. Это до сих пор остается рекордом. Восемь из десяти форхендом. Джастин Гимельстоб[23] выбивал восемь из десяти бэкхендом. Однажды в клубе была Анастасия Мыскина, которая потом выиграла Открытый чемпионат Франции. У нее был урок, а ты, Мария, играла через три корта от нее. Когда Мыскина попадала по мишени я, как и всегда, встряхивал банкой с мячами, как колокольчиком. Один раз за одно попадание. Два раза за второе. Когда я дошел до четырех раз за четвертое попадание, ты вдруг закричала: «Я знаю, что она не бьет по мишеням! Я знаю, что вы прикидываетесь». И при этом ты ни разу не сбилась с ритма в своей собственной игре. Странная концентрация. Мы так хохотали. Ты знала, что мы прикидываемся, и мы действительно прикидывались! Ни одна другая теннисистка, кроме тебя, не попадала по цели восемь раз из десяти ударом справа.