Читать книгу "Девочка по имени Ривер (сборник) - Галина Артемьева"

– За меня папа мой воевал! – выкрикнула я, не сдержавшись.

– Пойдем, пойдем, – подхватила женщина, – им не докажешь. Воевал за нее. Папа! Ишь!

Они медленно ковыляли к выходу. Сироты, прожившие всю жизнь, но не согретые любовью мачехи-родины. Они и не догадывались о том, кому и что сейчас сказали. Я была из их племени! Сколько раз слышала я жестокие и несправедливые слова о том, что евреи не воевали! Сколько раз бросалась на защиту, доказывала что-то, говорила о ранениях отца, о дяде, которого не суждено мне было увидеть, потому что он убит под Сталинградом. Кровь у всех красная! Никто не хотел умирать! Зачем делить? Зачем множить зло?

Однако мои доводы никого не останавливали. Зло множилось само по себе, как и положено злу.

– Идите, работайте, – велела нам начальница.

Потом она вгляделась в мое лицо попристальнее и произнесла:

– Забудь. Мир злой. Еще много чего услышишь на своем веку. Не бери в голову, пусть все гадости отскакивают. А примешь всерьез, в тебе всякая пакость и поселится. Плюнь и разотри!

Ленка быстро забыла об этой неприятности. Ей вообще очень повезло с памятью. С короткой памятью трудно постигать азы науки, но насколько же легче жить! Для меня же важно было помнить. Я почему-то в результате пережитого эпизода с текстом телеграммы очень успокоилась по поводу антисемитизма. Да, он несомненно существует. И это факт. Но много было и ложных ощущений, основанных на предыдущих обидах и на ожидании новых обид. Если случались в моей жизни ситуации, когда я чувствовала некий укол, некое подозрение, в голове всплывало сразу: «Срира умерла». И все. Ощущения улетучивались. Я приказала себе не думать на эту тему вообще. С обидой на сердце долго не проживешь.

Единственным человеком, которому я рассказала о произошедшем, была мама. Мудрая мамочка зачитала мне цитату из Марка Твена:

«У меня нет никаких предрассудков ни по поводу цвета кожи, ни касты, ни вероисповеданий. Достаточно знать, что речь идет вообще о человеке – хуже все равно уже некуда».

Это никак не сочеталось с многократно повторяемым горьковским лозунгом «Человек – это звучит гордо», внушенным нам со школьной скамьи, но почему-то слова американского классика успокоили меня и примирили с действительностью. И сейчас, когда я старше, чем тогда была моя мамочка, могу подтвердить всю правоту слов мудрого писателя.

Люди… Наверное, мы все очень далеко ушли от первоначального замысла Создателя. И продолжаем удаляться, уверенные, что двигаемся к свету… Или уже не уверенные…

– А потом? – спросила Маруся, как в детстве, когда не хотелось отпускать маму от себя после того, как сказка досказана.

– Что потом? Ты о чем? – Мама взяла Марусю за руку, погладила. – Температура спадает, чувствуешь?

– Да, полегче стало. Но – расскажи еще. Про потом…

Мама засмеялась.

– Хорошо быть ребенком, да? – спросила она ласково.

– Да, мамуль. Хорошо. Даже если при этом болеешь.

– Ну слушай, ребенок. Я недолго еще оставалась на той работе. Нашлось место в библиотеке моего института. И это, конечно, оказалось невероятным везением. Про телеграммы постаралась забыть, как про страшный сон. Иной раз, вспоминая, думала: вот потерпела бы месяца два – и сразу бы начала работать в институте. Зачем мне были те унижения и страдания? И я отчетливо понимала зачем. Чтобы не возносилась. И чтобы не обижалась. Два очень серьезных пункта. Значит, почта была важной вехой на моем пути.

– И все? – разочарованно протянула Маруся.

– Не все. Я тебе сейчас еще о Ленке расскажу. Она так и осталась работать на телеграфном аппарате. С ней я долго не встречалась. А вот с мамой ее случайно столкнулись на аллее парка: тогда уже у меня ты была, в колясочке. Я тебя выгуливала, она прогуливалась одна. Совершенно не изменилась: все такая же холеная, статная, подтянутая. Настоящая красавица. Обрадовалась мне несказанно, начала жаловаться на жизнь. Муж-то умер год назад.

«Не стало, – говорит, – моего сокола, и я крыльев лишилась. И вот думаю, думаю, сколько же я сил отдала в жизни на пустое. Не на себя, а в пустоту. Все боялась, что он меня бросит, к другой уйдет. Они же, мужики, все чего-то ищут, беспокоятся, у них такой привязки к дому нет, как у нас, женщин. Поэтому в любой момент могут за чужой юбкой пойти. Тут надо было все время начеку оставаться. Особенно, конечно, переживания у меня были из-за бездетности. Ну никак не получалось у меня родить. Даже беременела. Но не донашивала. Три-четыре месяца – и все. И каждый раз разные обстоятельства, как проклял кто. То гриппом заболела с высоченной температурой, и – чпок… То с крыльца на даче свалилась – на ровном месте. То еще что-то… Врачи говорят: здоровый организм, никаких проблем. А у меня – дела да случаи. Завидовал, наверное, кто-то. Мы хорошо жили. Вот глаза злые и старались. И потом я уж сдалась. Предложила ему сама ребенка из детдома взять. И будет готовая дочка. Он дочку все хотел. Ну вот и взяли. Ух, он гордился! Счастливый отец! Ничего ему больше и не надо было.

А Ленка маленькая такая хорошенькая была. И спокойная – вообще удивительное дело. Ночами спала, не кричала. Даже есть особо не просила. Дам соску – сосет. А так, чтобы от голода кричать, этого не было. Я ее приучала к чистоте, порядку, дисциплине. Много сил на нее ушло, а здоровья сколько! Особенно когда в школу она пошла. Тут уж понятно стало, что у нее с мозгами не все в порядке. Сколько трудов стоило ее читать научить! Не запоминала буквы – и все! Но я терпеливая. Долбила и долбила! Это когда муж на работе. А когда он дома – все. Тишина и покой. Он с дочей гуляет, играет, все у них хорошо. Он и не видел, каким трудом мне Ленка дается. Не могу сказать, чтоб не ценил, как я дом вела. Но, конечно, до конца не понимал, во что мне это вставало. Ценой каких нервов и усилий. Я сейчас так скажу: если б не боялась мужа потерять, ни в жизнь бы чужого ребенка не взяла. Ни при каких условиях.

На что силы уходили! Подумать только! Днями с ней стишок дурацкий учила, чтобы папочку порадовать. Вбивала ей в дырявую голову. И вот приходит он домой, она ему эти четыре строчки декламирует, он счастлив. Послушал – и принял как должное. У других дети читают стишки, и наша читает! А как же! Так мы и жили: вся моя жизнь утекала меж пальцев, в пустоту. Ее ж учить – только себе нервы портить… А я все прикидывалась, что у нас полный порядок. Вот что страх пустой с людьми делает! Боялась его потерять, а свою жизнь прожила не для себя. Впустую! Потом-то он понял, что у дочки не все в порядке. Это классу к третьему. Когда тройки пошли косяком. Но он этому вообще никакого значения не придавал. Все время говорил, что главное, чтоб здорова была. А отметки – дело десятое. Живут люди и с тройками. Он не знал, как мне эти тройки давались! Это хорошо, вы, девочки, приходили помочь. А так я бы вообще на стенку лезла. Ну да о чем теперь говорить. Все прошло, и ничего нет. И его нет! Случилось то, чего я так всю жизнь боялась. Ушел. И какая разница, что не к чужой бабе, а на тот свет? Нет его больше рядом! И все. А наследство его – вот оно! Живу с дурочкой. Дурочке все и достанется. Всю жизнь потратила на чужую слабоумную дочь. Кто ее мать-отец? По пьянке ее зачали? Или вообще род у нее такой – ни к чему не годный? Откуда мне знать было, что такое чудо именно нам достанется?»