Читать книгу "Мэри Роуз - Шарлотта Лин"

— Смирение еще никому не вредило, оно суть благодеяние для души.

— И вы в этом разбираетесь? В смирении? Поэтому вы унижаете мальчика, который вас уважает, и вбиваете ему в голову, что совершили благодеяние? Поэтому требуете, чтобы христиане объявили ересью свою тоску по слову Божьему, по своей любви к жизни, по своей гордости? Если спросите меня, я от — вечу: в каждом человеке больше Бога, чем в ваших бессердечные догмах.

— Одно скажу я вам, — заявил клирик. Голос его был тонких^ и острым, как клинок, которым брился Энтони. — Если бы мне пришлось опасаться, что вы можете толкнуть моего мальчику, в объятия дьявола, я немедленно написал бы епископу Танстоллу_

— Он не ваш! И давно не мальчик. Он мужчина и строит корабль на верфи лондонского Тауэра.

С этими словами Сильвестр развернулся и выбежал на улицу, опасаясь задохнуться в тесной комнате. «Новая эпоха столь чудесна, — думал он. — Но от страха перед самой собой она теряет рассудок».

Дома он обнаружил отца и тетушку, сидевших у огня и мило переругивавшихся, словно давно женатая пара. Перед ними на столе стоял кувшин и бокал с вином, которое его отец приправлял корицей и кардамоном и называл «подсластителем мира». «Как же нам хорошо, — подумалось Сильвестру, — сколько прелести в жизни! Разве можно упрекать нас в том, что, боясь смерти, мы цепляемся за нее». Две пары глаз, голубые и карие, уставились на него.

— Где Фенелла? — спросил он.

Тетушка вскочила.

— Наверное, скорее стоило бы спросить, где был ты, молодой человек?

— А вы что, беспокоились? — С плеч словно свалилась часть тяжести. Этот дом обладал странной магией и силой успокаивать разволновавшийся мир.

— Немного, — ответил отец. — Ты из Саутгемптона обычно возвращаешься быстрее, а в городе вроде как беспорядки.

— Я ничего такого не видел, — ответил Сильвестр. — Просто еще заходил к отцу Бенедикту.

— Энтони прислал письмо?

— Да.

По лицу тетушки промелькнула улыбка.

— Как он поживает? Снова в Англии?

Сильвестр кивнул.

— В Лондоне. Целый и невредимый.

— Слава Богу, — вздохнул отец. — Чем занимается? Ему что- нибудь нужно?

— Ты же знаешь Энтони, — ответил Сильвестр. — Он строит корабль, и ему ничего не нужно.

— Конечно. Как же иначе? — Отец улыбнулся. — Есть хочешь? Карлос держит еду в тепле, у нас еще остался паштет из вальдшнепа.

— Я поел по дороге, — солгал Сильвестр, который не мог выносить потрескивание огня, смотреть на пламя и слушать, как кипит жир.

— Значит, тогда пойди наверх и посмотри, как тамтвоя Фенелла, — посоветовал ему отец. — Она не захотела спуститься и поесть. Сказала, что ей нехорошо, но мы с Микой опасаемся, что ее что-то мучит.

— Что в этом удивительного! — Тетушка Микаэла запрокинула голову, отбросила волосы назад и открыла взглядам кустики в ушах.

— Теперь, когда сердечный друг в безопасности на острове, может быть, стоит заняться дамой сердца? Насколько я помню, эта семья собиралась праздновать свадьбу.

— Это не к спеху, — отмахнулся Сильвестр.

— Ах, не к спеху? — Тетушка уперла руки в по-прежнему стройные бедра. — А кто это решает, а? Ты или та несчастная девушка, которая отдала свое сердце легкомысленному человеку? Думаешь, девице приятно ждать под крышей жениха до дня святого Непойми-кого? Ты не тот человек, который не нравится дамам, милая моя треска. Как думаешь, что творится в голове у твоей невесты, когда она сидит здесь день-деньской?

— У нас с Фенеллой полное единодушие в этом вопросе, — резко осадил ее Сильвестр, чтобы покончить с неприятным разговором.

Но тетушка Микаэла никогда еще никому не позволяла запретить себе говорить на какую бы то ни было тему, которую она еще не закрыла.

— Значит, единодушие! — произнесла она. — А что бедняжке остается, кроме как соглашаться с тобой? У нее нет отца, нет приданого, никого, кто бы за нее вступился. Неужели ты действительно настолько жестокосерден, чтобы дать ей это почувствовать? Мне будет стыдно, Сильвестр, что я вовремя не отходила тебя палкой и не научила, как должен вести себя порядочный человек. Мне будет очень стыдно перед Ботом и моей сестрой, незабвенной Хуаной.

— Боже мой, в Саутгемптоне сегодня сожгли человека! — вырвалось у Сильвестра. — А вы требуете, чтобы я думал «женитьбе, может быть, побежал приглашать соседей, которые сегодня будут плясать на нашей свадьбе, а завтра ликовать, наблюдая за казнью? — Он резко развернулся и бросился вверх по лестнице.

Фенелла распахнула дверь прежде, чем он успел постучать. Стройная и прямая, с распущенными волосами, она стояла на пороге. Ее щеки были мокрыми от слез. Он обнял ее.

— Ах, Сильвестр.

— Ах, Фенелла.

— Ты тоже?

Он кивнул, уткнувшись подбородком ей в голову.

— Какой мерзкий день.

Они крепко обнялись. Фенелла гладила его по голове, а он гладил ее мокрое лицо. Его сердце совершило не один, как обычно, а несколько маленьких прыжков и успокоилось.

Они молча отстранились друг от друга и сели за столик, за которым иногда играли в шахматы, она — так же плохо, как он.

В ее серых глазах читался один вопрос: «Что с тобой стряслось?»

— В Саутгемптоне сегодня послали на костер человека. Лютеранина, отца двоих детей, — сказал он, не в силах сдержать слезы. — Я хотел что-то сделать, Фенни, но просто сидел верхом на лошади и смотрел, как тогда, на верфи, когда палачи повалили на пол Энтони.

Фенелла молча посмотрела на него.

— Что ты делала тогда? — прошептал Сильвестр.

— Смотрела, — ответила Фенелла. Когда он ничего не сказал, она взяла его рукой за подбородок и подняла голову. — Мы были маленькими детьми, — произнесла она. — Бессильными. И до смерти напуганными.

Сильвестр содрогнулся.

— Стоит мне подумать об Энтони, и эта сцена снова встает у меня перед глазами, — сказал он. — Я постоянно спрашиваю себя: как он может доверять мне после того, как я его бросил? Ты даже не представляешь, как сильно я жалею, что не вмешался тогда, дал этим чудовищам бить моего друга по голове, ставить на нем клеймо убийцы. Моего друга, который был так же бессилен и напуган до смерти, как и я.

— А если бы ты сделал это? Думаешь, если бы ты получил побои заодно с калекой, это избавило бы Энтони от боли?

Ответа Сильвестр не знал. Фенелла взяла его за руку.

— Ты был рядом, когда его выпустили из темницы в мир, который он перестал понимать. Ты был его якорем, державшим его в жизни. Для человека, которого сожгли сегодня, ты больше ничего не можешь сделать. Но, возможно, еще найдется способ помочь его вдове и детям.