Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

Опять же дело выглядело беспроигрышным. КсенияГеоргиевна с детства отличалась гибкостью и ловкостью, а в теннис ей среди дами вовсе не было равных. Да что дам – я не раз видел, как она обыгрывала и ПавлаГеоргиевича, и Эндлунга, Фандорин же сегодня впервые взял в руки ракетку. ЕслиМаса и поставил на своего господина, то лишь из-за преданности, которая, как ячитал, доходит у японских слуг до фанатизма, превосходящего все и всяческиепределы. Пишут (не знаю, правда ли), что японский слуга предпочтет распоротьсебе живот, лишь бы не подвести своего хозяина. Этакая самоотверженность в духедворецкого Вателя, который пронзил себя шпагой, когда принцу Конде вовремя неподали ко столу рыбное блюдо, ничего кроме уважения вызывать не может, хотя,конечно, вываливание собственных кишок на зеркальный паркет – поступок, вприличном доме совершенно невообразимый.

И мне стало любопытно, насколько далекопростирается жертвенность японского камердинера. В кошельке как раз лежалопятьдесят рублей, отложенных для помещения на мой сберегательный счет в банке.Я вынул банкноты и положил туда же, на скамейку.

Японец – надо отдать ему должное – не дрогнул.Вытащил из своего портмоне еще десятку, и тогда мистер Фрейби крикнул:

– Go!

Правила игры мне были хорошо известны, так чток выкрикам англичанина я мог не прислушиваться.

Ксения Георгиевна, грациозно изогнувшись,сильно подала мяч, так что Фандорин едва успел подставить ракетку. Мяч отлетелвкось, задел верхний край сетки и, немного поколебавшись – куда падать, перевалилсяна сторону ее высочества.

Ноль пятнадцать в пользу Эраста Петровича.Повезло.

Ее высочество перешла на другую сторонуплощадки, послала труднейший, сильно закрученный мяч и стремительно выбежала ксетке, заранее зная, куда противник отобьет подачу – если вообще отобьет.

Фандорин отбил, да так сильно, что мячнаверняка улетел бы за пределы площадки. Если б не угодил ее высочеству прямо влоб.

Вид у Ксении Георгиевны сделался несколькоошеломленный, а у Фандорина испуганный. Он бросился к сетке и приложил платокко лбу ее высочества.

– Ничего, это ничего, – пролепеталаона, придержав Фандорина за запястье. – Мне совсем не больно. А вы –настоящий везунчик. Ноль тридцать. Но я вам сейчас покажу.

Третья подача была из разряда таких, взятькоторые невозможно. Я даже толком не разглядел мяча – лишь быструю молнию,пронесшуюся над кортом. Фандорин все же каким-то чудом успел зацепить мячракеткой, но крайне неудачно: белый шарик неуклюже взлетел вверх и стал падатьпрямо на сетку.

Ксения Георгиевна с торжествующим возгласомвыбежала вперед, готовая вколотить легкий мяч в площадку. Размахнулась – и схрустом припечатала мяч, который опять угодил в верх сетки, только на сей разне перевалился к противнику, а откатился под ноги ее высочеству.

На лице великой княжны появилось смятение –гейм выходил какой-то странный. Должно быть, из-за этого самого смятения еевысочество на последней подаче дважды промахнулась, чего прежде никогда неслучалось, и игра была проиграна вчистую – или, как говорят спортсмены, «подсухую».

Первый приступ неприязни к Фандорину яиспытал, когда его камердинер преспокойно засунул в свое цветастое портмоненемалый выигрыш. К мысли о нелепейшей потере пятидесяти рублей еще нужно былопривыкнуть.

И уж совсем мне не понравилась сцена,разыгравшаяся на корте.

Как и положено проигравшей стороне, еевысочество опустилась на четвереньки и полезла под сеткой. Фандорин поспешнонагнулся, помогая Ксении Георгиевне подняться, а она посмотрела на него снизувверх, да так и замерла в этой нелепой позе. Эраст Петрович, смутившись, взялее за руки и потянул, но чересчур сильно – великая княжна ударилась об негогрудью, а шляпка полетела наземь, с нею и заколки, так что густые локонырассыпались по плечам.

– Прошу прощения, – пробормоталФандорин. – Спасибо за урок. Мне пора.

И, неловко поклонившись, быстро зашагал кдому. Японец засеменил следом.

– Lucky devil, – сказал мистерФрейби.

Сам себя перевел:

– С-ча-стливый… чорт.

И принялся с видимым сожалением пересчитыватьоставшиеся в бумажнике деньги.

А я уже думал не о проигранной сумме. Сердцесжималось от тревоги и недоброго предчувствия.

Ах, каким взглядом провожала Ксения Георгиевнауходящего Фандорина! Он же, ловкач, шел себе как ни в чем не бывало и оглянулсятолько в самый последний миг – перед тем, как свернуть за угол. Коротко такпосмотрел на ее высочество и тут же отвернулся. Низкий, низкий прием,безошибочно подействовавший на юную, неопытную девушку!

Великая княжна от этого молниеносного взглядався залилась румянцем, и я понял: произошло чудовищное, скандальное событие, изтех, что потрясают самые основы монархии. Особа императорской крови влюбилась внеподходящую персону. Тут невозможно было ошибиться, хоть я и не могу считатьсязнатоком по части женщин и их чувств.

Афанасий Зюкин – старый холостяк и, видно,таким уж и останется. На мне нашей почтенной династии суждено пресечься, потомучто, хоть у меня и есть брат, но он утратил право на продолжение родапридворных служителей Зюкиных.

* * *

Мой отец Степан Филимонович, а перед ним егоотец Филимон Емельянович в семнадцать лет были повенчаны с девушками из такихже дворцовых семей, а в восемнадцать уже произвели на свет своих старшихсыновей. Оба прожили со своими супругами дай Бог всякому, в уважении и любви. Ана мне счастливая планида нашего рода дала сбой, споткнулась. ВыродилисьЗюкины, потому что мне досталась душа вялая и к любви не способная.

Любви к женскому полу я не знал никогда.Обожание – дело другое; это чувство я испытал еще подростком, и было оно такоесильное, что после него на обычную любовь во мне как-то уже и силы не осталось.

С четырнадцати лет я служил казачком привыезде в одном великокняжеском доме, слишком известном, чтобы уточнять, вкотором именно. А одна из великих княжон, чьего имени я тоже не назову, быламоей ровесницей, и мне часто приходилось сопровождать ее в верховых прогулках.Во всю дальнейшую жизнь я не встречал девицы или дамы, которая хотя быотдаленно могла сравниться с ее высочеством – нет, не красотой, хотя великаякняжна была неописуемо прекрасна собой, а неким сиянием, исходившим от ееоблика и всей ее особы. Я не сумею объяснить лучше, но это сияние я виделсовершенно явственно, как другие видят лунные лучи или свет от лампы.