Читать книгу "Детство Понтия Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только пятку оставила человеческой, потому что держала его за пятку», – между прочим пояснил ты.
Спасибо тебе за эту пятку, Луций Сенека! Я уже много раз о ней слышал. Но именно тогда, у костра, на берегу озера меня вдруг осенило: пятка! конечно же, пятка! пятку надо искать! за пятку вытягивать! в пятку целить!
Из этой несчастной, человеческой, такой уязвимой пятки, если можно так выразиться, постепенно выросло и сформировалось всё тело моей Системы.
XX. Теперь могу тебе честно признаться, Луций. Наше детское знакомство длилось немногим более года. И первые полгода я слушал тебя, затаив дыхание, жадно впитывая каждое твое слово, и каждое упражнение, которое ты мне предписывал, стараясь выполнять сотни раз. А потом… Как бы это лучше сказать?… Потом я уже слушал тебя не как учителя, а как оратора или актера. Понимаешь? Я не столько следовал твоим разъяснениям и указаниям, сколько восхищался твоим красноречием, любовался приемами и движениями, изучал тебя и при этом нередко думал о своем и о себе.
Ну, например, чем больше я общался с тобой и слушал твои лекции, тем больше понимал, что я – не герой и никогда мне не стать героем. Нет у меня для этого природных задатков; особенно если сравнивать мои скромные способности с твоими талантами. Я совершенно не приспособлен к героическому самовоспитанию. И главное – мне совершенно не интересно делать из себя героя.
Далее, ты учил меня одиночеству и дружбе с самим собой. Но, видишь ли, мне не было надобности устанавливать с собой дружественные отношения: во-первых, потому что я никогда не был с собой во внутреннем разладе, не гнушался собой и не брезговал, а во-вторых, с самим собой мне было бы скучно и грустно. Меня с детства интересовало то, что было вокруг, а не внутри меня. Куда ведет тропинка, откуда течет река, как растет растение, о чем поет птица; куда идет прохожий, что он ел утром на завтрак и что будет есть вечером на обед; о чем думают люди, что их заботит, на что они надеются; – я этим широким и загадочным миром был привлечен и захвачен, а не тем маленьким и узким, который был внутри и который назывался «я», «мои желания», «мои радости», «мои горести». С такими интересами, Луций, с таким строем пневмы, как говорят твои стоики, я никогда не был и не мог быть одиноким. Такие люди, как я, к одиночеству еще менее пригодны, чем к героическому самовоспитанию.
Ты с детства был мечтателем и философом. А я – исследователем и практиком. Ты лишь предчувствовал свой великий талант и не знал, как им воспользоваться и на что направить. А я с ранних лет, что называется, измерил и взвесил свои незаурядные, но ограниченные способности, и теперь мне недоставало лишь средств и методов для изучения людей, того, что я позже стал называть греческим словом система («составление», «соединение», «стройное целое»). Вот это «стройное целое» для своего поведения я теперь искал и очень рассчитывал на твою помощь.
И однажды я сказал себе: действительно, пора заниматься самовоспитанием и самообразованием, но делать это надо для меня, Пилата, а не для него, Сенеки, для ученика, а не для учителя. То есть с этого момента во время твоих лекций я всё чаще и чаще стал прерывать тебя и задавать свои вопросы, меняя направление твоих рассуждений и как бы подталкивая их к тому, что меня интересовало. И сначала тебя это раздражало, и ты по обыкновению оставлял мои вопросы без ответа. Но я разработал такую невинную манеру перебивок и такую увлекательную для тебя форму расспрашивания, что постепенно твои лекции превратились в беседы, и этими беседами мне иногда удавалось ловко управлять.
XXI. Видишь ли, я уже давно обратил внимание на одного героя – Париса, или Александра, того самого, который похитил Елену Спартанскую и убил великого Ахилла. Но ты о Парисе почти ничего не рассказывал, потому что осуждал его и не считал героем. И мне пришлось уговорить тебя рассказывать не только о великих героях, но и, так сказать, об антигероях, ну, чтобы всегда иметь перед глазами не только положительные, но и отрицательные примеры.
И чем больше ты порицал Париса, тем сильнее я убеждался в том, что этот Парис, пожалуй, самая продуктивная для меня фигура. Перечислю лишь наиболее привлекательные для меня его особенности.
Во-первых, он был рожден от смертных людей, Приама и Гекубы, и никто из богов в его рождение не вмешивался.
Во-вторых, у него было несчастное детство: отец его выгнал из дома, его хотели убить.
В-третьих, его воспитывал пастух, Агелай, и сам Парис был пастухом.
В-четвертых, по сравнению с Геркулесом, Персеем, Ахиллом и даже Менелаем Парис был в общем-то слабосильным юношей.
В-пятых, Парису все время помогали боги: нимфа Энона, Великая Матерь богов, Венера, Аполлон.
В-шестых, именно ему, Парису, удалось убить великого Ахилла.
В-седьмых, родственником, другом и помощником Париса был великий Эней – наш древний и прославленный прародитель.
В-восьмых, наконец, Парис умер своей смертью, а не погиб, как Ахилл или Геркулес.
То есть всё то, что ты, Луций, считал недостатками и умалением славы, для меня, напротив, было достоинствами и предзнаменованиями.
XXII. Помимо Париса меня привлекли также Персей и Одиссей. Персей заинтересовал меня своим своеобразным вооружением. Одиссей же привлек своей разносторонностью, своим хитроумием и своим лицедейством.
XXIII. Расспрашивая тебя о жизни героев и анализируя приобретаемые и накапливаемые сведения, я обратил внимание, что у многих героев учителями были пастухи и охотники. Я только что вспоминал, что воспитателем Париса стал Агелай – главный пастух троянского царя Приама (см. 4.XXI). Геркулеса его отчим Амфитрион отправил на обучение к пастухам, у которых будущий великий герой оставался до восемнадцатилетнего возраста.
Чаще других людей на помощь героям приходили именно пастухи. Пастух Агелай спас Париса от гибели. У пастуха Малорка расположился на ночлег Геркулес, когда отправился совершать свой первый подвиг – сражаться с Немейским львом. Самыми верными, самыми преданными, самыми самоотверженными соратниками Одиссея были свинопас Эвмей и коровник Филойтий – недаром Эвмея, слугу и раба, Гомер называет «божественным».
Сами герои были пастухами. Пастухом был Парис. Пастухом был Геркулес, и только великий пастух и охотник мог выследить Киренейскую лань, обездвижить ее выстрелом из лука и целой и невредимой доставить к царю Эврисфею. Наш древний прародитель, Эней, тоже пас стада на горе Иде.
Пастухами были даже боги. И, например, Аполлон служил когда-то пастухом у троянского царя Лаомедонта. Афина на Итаке явилась Одиссею, приняв образ пастуха.
«А как будет «пастух» по-гречески?» – однажды спросил я тебя. Ты мне не ответил; как я догадываюсь, потому что сам не знал этого слова. Но на следующий день, вроде бы ни к селу ни к городу, ты вдруг объявил: «По-гречески «пастух» будет «поймен». И он же «пастырь, вождь». «А как будет «пастушество»?» – спросил я. «Такого слова нет в греческом языке, – решительно заявил ты (ты все свои заявления делал решительным тоном). Но через некоторое время добавил: – Пойменика – наверное, так можно перевести».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Детство Понтия Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский», после закрытия браузера.