Читать книгу "Нодельма - Дмитрий Бавильский"

И никто никогда не узнает, что ты пережил очередной раз и почему ты приходишь на службу в понедельник в мрачном расположении духа, а это просто еще одной надеждой в мире стало меньше. А одним шрамом на душе, на сердце больше. Ты что-то мямлишь про похмелье, про головную боль, магнитные бури, пмс, тебе тепло и одиноко в большом, без начала и конца, городе, шумящем за окном, в этом бесконечном кладбище иллюзий.

Нодельма решает начать с атаки, главное — неожиданность, огорошить, удивить: мол, а я все знаю, и вы никуда от меня не уйдете, господин Гадюкин! Платон Олегович истолковывает душевное волнение Нодельмы по-своему, он выключает радио, по которому передают песенку про часики («сердцу уже не важно, и я ошибаюсь дважды»), и спрашивает Нодельму с ласковой усмешкой:

— Ну а сегодня-то мы поговорить можем?

III

— А ты уверен, что хочешь услышать то, что я хочу сказать? — Нодельма переходит в наступление. Подожди, это только ягодки.

— Надеюсь, ничего страшного? — Платон Олегович почти смеется, но Нодельма понимает, что это маска, он сам взволнован своей непривычной ролью.

А песенка про часы словно бы продолжает звучать в респектабельном салоне дорогого автомобиля — «девочкой своей ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…», слова проносятся в голове, мешают думать: «за окнами дождик плачет, я выпью за неудачу…» Она буквально за уши вытягивает себя из оцепенения, навязанного ей надоедливым мотивом.

— Ты зачем объявился? — грубо спрашивает Нодельма, хотя знает, что отвечать вопросом на вопрос не очень культурно. Но сейчас ситуация позволяет. Да и ангелы на башне не слышат, как она сердится.

Платон Олегович смущается, краска заливает его сжавшееся от напряжения лицо.

— Я одинокий мужчина… совсем одинокий… После того, как умерла моя жена… А детей у меня нет… Даже собаки. Я устал от одиночества… Твоя мама показала твою фотографию… Ты мне понравилась. Даже больше… Я подумал: может быть, это шанс? Может быть, судьба? Ведь я поехал молиться о продлении своего рода…

(«А маленькие часики смеются: тик-так, ни о чем не жалей и люби просто так…»)

IV

— Знаешь, где я работаю?

— А зачем мне это? — Платон Олегович недоумевает. — Разве это важно? Разве это может играть какую-то роль?

Нодельма молча лезет в карман куртки и достает пластиковый пропуск на тринадцатый этаж. Молча протягивает Платону Олеговичу.

— Та-а-а-ак… Попали, — только и выговаривает он, и лицо его становится еще острее и уже.

Некоторое время они сидят молча.

V

— Ну что, Платоша, как дальше жить будем? — Нодельма хихикает, чуть позже понимая неуместность фамильярности. — То есть я хотела сказать, Платон Олегович, какими будут ценные указания начальства?

— Зачем ты так, Нодельма? — говорит начальство не своим голосом.

— Ты думаешь, мне из-за всего этого ловко? Легко? Ведь теперь я могу лишиться работы… Можно сказать, средств к существованию…

— Прекрати так говорить, — Платон Олегович возмущен, — я не из таких. Я не из этих, — пытается уточнить он, но выходит так себе.

— Угу. — Нодельма кивает, становится немного легче, даже песенка эта неслышимая немного отпускает хватку. Хотя она сейчас совершенно не про работу думает. Сердечные дела всегда важнее. — Да ко мне уже и Лиховид два раза подкатывал. За последнее время… Не слишком ли много усилий, а? — говорит Нодельма.

— Инна, я не понимаю, о чем ты… Этот старый грузин Лиховид… Ты же должна знать, он ни одной юбки не пропускает…

На имя Инна Нодельма морщится, и Платон Олегович видит это. Отныне он будет называть ее только настоящим именем.

— Да я не про это… Пожалуйста, не прикидывайся, Платон… Неожиданно для себя Нодельма соскальзывает в лирический тон. Ангелы на Шуховой башне включают телевизор. 111 манипулирует пультом, переключая невидимые каналы. 222 смотрит телепрограмму во вчерашней газете.

VI

Потом они некоторое время сидят молча, смотрят в лобовое стекло, за которым весна растет, волнуется, кипит, буйство природы и половодье чувств. Ангелы развешивают на опорах башни выстиранное белье. Чем дольше тишина, тем труднее прервать молчание, свести все на шутку. Краем глаза Нодельма рассматривает начальника, взрослый все-таки человек, морщины в уголках глаз, седина, оттопыренные уши, волос, торчащий из правой ноздри. Нет, из левой. Красавцем его не назовешь, однако есть что-то притягательное во взгляде, лукавом и уверенном, медленная мужская сила.

— Мне нравится, что с тобой можно молчать, что ты мало говоришь. Платон поворачивает голову, смотрит лукаво и уверенно, ресницы у него красиво загибаются. — В православии есть такая стародавняя традиция, исихазм называется. Когда монахи дают обет молчания…

— Ты хочешь сказать, что я похожа на монашку?

— Я совершенно не то хочу сказать. — Платон делает ударение на частице «то». — Когда человек молчит, то ему есть о чем молчать. Присутствует внутреннее содержание. В такой внутренней тишине молиться хорошо. Ты часто молишься?

Нодельма не отвечает.

— А зря. Нужно все время молиться. Это несложно. Но важно. Жизнь выравнивается. Вот попробуй… Повторяй все время про себя: Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешную… и ты увидишь, как изнутри сила появляется…

— Вербуешь, что ли?

— Люди мало молятся, в основном говорят только. — Платон делает вид, что не услышал последней фразы. — Мы слишком много говорим. Только и делаем, что говорим все время… От слабости своей, что ли? А вот молчать не умеем. А ты умеешь. Мне это нравится. В Париже есть особое кафе, куда люди приходят помолчать. Там даже заказ официанту делают шепотом. Или пишут записки…

— Ага, стиль «честная бедность» больше не в моде. На Манхэттене в заведениях подают свежевыжатую колу.

— Был, не видел. Или это ты шутишь так?

Нодельма пожимает плечами. Минуты две они молчали.

VII

— А ты когда в Нью-Йорке был?

— Так я туда постоянно мотаюсь. У нас же контракт с одной крупной компанией. А ты знаешь, я был в Нью-Йорке 11 сентября, когда две эти башни рухнули. В одной из них у меня должны были состояться важные переговоры, ну, сейчас уже не важно о чем… все равно сделка не состоялась… я застрял в пробке, представляешь? Можно сказать, чудом спасся, всего каких-то пять минут…

— Слушай, зачем ходить вокруг да около: тебе эти самые файлы нужны?

— Какие файлы?

VIII

— А ты не знаешь какие?

— Нет.

— И Лиховид не знает?

— А он-то тут при чем?

— Чудны дела твои, Господи: левая рука не знает, что делает правая.

— Не поминай имя Господа всуе.