Читать книгу "Темное разделение - Сара Рейн"

Свиньи. Обычно дети считают свинок довольно милыми созданиями — хвостик колечком, элегантные, розовые и толстенькие, как в сказках и баснях, — но когда Робин сказала это слово, оно было наполнено такой ненавистью, что я увидела этих людей ее глазами: я увидела их злые маленькие свинячьи глазки и морды. Они важно вышагивают по просторному Мортмэйну, многозначительно показывая толстыми пальцами: «Мы сегодня заберем вот этого и вот этого, а эти два останутся еще на пару лет, пока не дозреют…»

— Что ты имеешь в виду «вести дела со свиньями»? — спросила я. — Какие у вас с ними дела?

И снова оценивающий взгляд. Он был удивительно пронзительный и очень тревожный. На мгновение я подумала, что она не ответит, но потом она, видимо, пришла к какому-то решению и сказала:

— Хорошо. Я покажу вам. Но вы должны обещать, что никому не расскажете.

Я посмотрела на Мэйзи и сказала:

— Я обещаю. — Мэйзи кивнула, боясь заговорить, и я добавила: — Мы обе обещаем. Даем тебе честное слово.

— Этого недостаточно. Вы должны поклясться тем, что у вас есть самого святого в жизни. Так мы делаем здесь. Обычно это наши матери, если мы их помним, брат или сестра. Вы должны поклясться чем-то подобным.

Не задумываясь, я ответила:

— Тогда я клянусь памятью своих умерших дочерей. Я клянусь памятью Виолы и Соррел, что я никому не расскажу. — Я посмотрела на нее. — Это самая святая и дорогая клятва, какую я могу вообще дать, Робин.

— Хорошо. Я верю вам. Но сначала, — сказало странное маленькое создание, — мы должны плюнуть на руки и соединить их вместе.

Это был детский ритуал, но Робин вложила в него столько торжественности, что я, не сомневаясь ни минуты, сделала то, что она просила, и заставила Мэйзи сделать то же самое. После того как мы все плюнули на руки и пожали их друг другу, Робин сказала:

— Это означает, что ты никогда не сможешь предать меня, а я никогда не смогу предать тебя. Мы теперь друзья, и мы связаны вместе до конца нашей жизни.

Связаны вместе. Я стояла и смотрела на странного измученного ребенка с огромными напряженными глазами и подумала: теперь четыре, нет, пятеро людей, с которыми я связана в ходе своей жизни: я чуть не забыла Эдварда, конечно, я связана с Эдвардом, нас связали супружескими узами два года назад в церкви близ Мортмэйна.

И я связана с Виолой и Соррел, сложной и вечной связью, и для этого не нужны слова.

И Флой. Для этого тоже не нужны слова. Потому что если я связана хоть с кем-то на этой земле, то это Флой.

Глава 10

Гарри прочел не более трех страниц из «Врат слоновой кости» и уже понял, что Филип Флери был исключительно хорошим писателем. Флери умел создавать яркие, запоминающиеся словесные образы, а также обладал экстраординарной способностью проникать в самые глубины интеллекта своих героев, обнажать их внутренние переживания, а затем предлагать эти переживания читателю со своеобразной небрежной самоуверенностью. Хотите — верьте, хотите — нет, но так оно и было.

Страницы книги приходилось переворачивать очень осторожно, потому что они были крайне старыми и хрупкими, но, несмотря на это сюжет и герои — особенно главная героиня Флери — сходили с ветхих страниц и облекались в плоть и кровь.

Ребенком героиню забрали в одно из ужасающих заведений английской жизни времени Виктории и Эдварда, насколько Гарри мог понять, это было нечто среднее между работным домом и приютом, сочетающее в себе самые плохие качества обоих заведений. Он взглянул на дату издания, но там не было никаких указаний на первую публикацию, только запись издателя о том, что на-стоящее издание опубликовано в 1916 году.

Ребенок — ее звали Тэнси — был помещен в заведение вскоре после рождения. Филип Флери упомянул, что ее рождение было «позорным в глазах ханжеского мошеннического мира», и, как только Гарри подумал, что это вежливое иносказание противоречит образу, который он начал складывать о Флери, в следующей строчке автор добавил: «Дитя любви. Иными словами, ублюдок», и Гарри расслабился, потому что по какой-то непостижимой причине он ожидал, что Филип Флери — Флой — был кем угодно, но только не самодовольным ханжой.

Флой не был самодовольным ханжой. Настолько не был, что, как и Чарльз Диккенс за пятьдесят или шестьдесят лет до него, он, должно быть, вызвал серьезные возмущения своими описаниями условий жизни в работном доме в целом и своими едкими обвинениями в адрес церковной бюрократии, имевшей власть. Он также наверняка взволновал большое количество своих читателей описаниями тех страданий, которые выпали на долю обитателей его собственного мифического работного дома — приюта. Читать книгу было мучительно, но отложить ее Гарри уже не мог. Ты настоящий колдун, Флой, подумал он. Сейчас мы называем это «мастер слова». Боже мой, я надеюсь, твоя работа получила должное признание. Я надеюсь, она принесла тебе богатство. Я надеюсь, что «Ш.», Виола и Соррел, кем бы они ни были, тоже получили свою долю.

История, написанная Флоем, была соткана из действительно очень темных нитей — по крайней мере, ее начало, — и история маленькой Тэнси развивалась на очень мрачном фоне. С четырех лет она должна была щипать паклю в помещении, которое называлось Женским цехом, по сути — распутывать старые куски веревки и выскребать деготь. Она жила и спала вместе со взрослыми женщинами и ела с ними в столовой с деревянным полом. Чаще всего еда состояла из жидкой овсянки и иногда солонины, грубою хлеба и воды. «Я все же надеюсь, что ты разбогател, Флой, — подумал Гарри, — но я начинаю надеяться, что ты придумал для Тэнси счастливый конец. Или ты был одним из этих одержимых больных писателей своей эпохи, погружавших своих читателей в страх, мировую скорбь и все такое без каких-либо проблесков надежды или счастья в конце тоннеля?»

Детство Тэнси, впрочем, не было совсем уж несчастным, в основном потому, что она никогда не знала другой жизни. Но ее создатель переживал за нее всей душой, и читатель не мог остаться равнодушным. Гарри, отчетливо и ярко представлявший маленькую покорную фигурку с короткими волосами и в бесформенной одежде, то и дело напоминал себе, что все это выдумки, что эта история существовала лишь в воображении человека, который жил почти сто лет назад. Но основа истории Тэнси не была выдумкой, и некоторые из героев, возможно, тоже.

Что наиболее сильно ощущалось на сухих, ломких страницах — это атмосфера страха и отчаяния ребенка, и вместе с тем — какие-то сюрреалистические образы в духе Сальвадора Дали, которые словно обожгли сознание шестилетнего ребенка. Женщины, жившие в работном доме… Их лица были как растаявшие сальные свечи, говорила Тэнси. Словно они подошли слишком близко к печи, и их лица немного растеклись. Это на мгновение озадачило Гарри, но потом он понял, что недостаток свежего воздуха и безжалостная жестокая работа могут сделать женщину бледной и безжизненной и что все они, скорее всего, были бесформенно полные из-за нездоровой пищи, которой их кормили.

Были и надсмотрщики — женщины с жесткими лицами, — которые пристально следили за тем, чтобы все работали в полную силу. Тэнси сказала, что их пальцы были как кнуты, которые больно жалили при ударе, а в темноте можно было увидеть, что у них красные глаза, как глаза крыс, которые светятся в темноте красным. «Значит, она знала, как выглядят в темноте крысы», — подумал Гарри с ужасом и жалостью. А потом с возмущением тряхнул головой: «О, ради всего святого, это же выдумки. Она никогда не существовала на самом деле, эта странная, коротко стриженная девочка с ярким и необычным воображением».