Читать книгу "Пойма - Джо Р. Лансдейл"

Наверно, были в те годы и такие люди, у которых водились деньги, только вот мы в их число не входили. На дворе как-никак стояла Великая депрессия. Да и будь мы из тех, что с деньгами, купить-то на них было, по сути, нечего, кроме свиней, кур, овощей и кое-каких товаров повседневного спроса, а учитывая, что первые три пункта мы сами выращивали на ферме, бывало у нас и всё остальное, необходимое для жизни, — порой мы получали его в обмен.

Папа фермерствовал, а наши края были не так уж плохи для земледелия. Почти весь север и запад Техаса вместе с Оклахомой выдувало тогда ветрами, однако Восточный Техас покрывала пышная растительность, и почвы были богаты, и дождей вдоволь, так что росло всё быстро и особого ухода не требовало. Даже в засуху почва чаще всего сохраняла кое-какую влагу, и если урожай выдавался не таким обильным, как ожидалось, всё ещё могло наладиться. По сути, пока весь остальной штат изнывал от суши и пыли, на Восточный Техас, бывало, обрушивались жуткие ливни, а то и паводки. Так что если и теряли мы когда урожай, то чаще не из-за сухой погоды, а из-за чрезмерно влажной.

Также папа держал парикмахерскую и сам же работал там всю неделю, кроме воскресенья и понедельника, а ещё служил в нашей округе констеблем, потому что никто больше не пожелал занять эту должность. Одно время был он вдобавок и мировым судьёй, но в итоге решил, что для него одного это слишком, и передал судейское место Джим-Джеку Формозе; папа завсегда говорил, что Джим-Джек гораздо лучше справляется с регистрацией браков и констатацией смертей.

Жили мы в чаще леса у реки Сабин в трёхкомнатном белом домике — построил его папа ещё до нашего рождения. Электричества в домике не было, зато имелась дыра в крыше, дымная дровяная плита, ветхий амбар, застеклённая веранда за латаной-перелатаной ширмой да сортир, в который нередко заползали змеи.

Мы жгли керосиновые лампы, таскали воду из колодца, много охотились и рыбачили, чтобы наполнить чулан чем-нибудь съестным. Во владении у нас находилось акра четыре расчищенной от леса земли, а ещё двадцать пять акров поросли сосной и всевозможными твёрдыми породами деревьев. Песчаную почву четырёх расчищенных акров возделывали мы при помощи мула по прозвищу Салли Рыжая Спинка.

Был у нас и автомобиль, но пользовался им папа главным образом по должностным нуждам и для воскресных поездок в церковь. Всё остальное время мы ходили пешком, а я с сестрой ездили верхом на Салли Рыжей Спинке.

В лесу, который рос на нашей земле, и в том, что рос на сотни акров вокруг, было полно дичи и до чёрта клещей, зудней и прочих разных кровососов. В то время в Восточном Техасе ещё не все большие леса свели на древесину, и не было над нами тогда не в меру прогрессивного Департамента лесного хозяйства, который бы рассказывал нам, что без посторонней помощи лес не выживет. Мы как-то сами прикинули: уж если он жил веками без нас, то как-нибудь и дальше сам разберётся. К тому же тогда лес был по большей части ничейный, хотя, конечно, деревообработка уже в то время являлась крупной отраслью и становилась всё крупнее.

Однако по-прежнему стояли в лесу могучие деревья, и по-прежнему хватало в чаще и вдоль прохладных и тенистых речных берегов укромных местечек, куда никто ещё не ступал, помимо диких зверей.

Там водились в изобилии кабаны, белки, кролики, еноты, опоссумы, броненосцы, а также всевозможные птицы и многочисленные змеи. Порой можно было увидеть, как по реке косяком проплывают водяные щитомордники — их смертоносные головы торчали из брёвен, будто сучья. И горе тому несчастному, которому не повезло упасть в воду и потревожить их стаю; и храни господь безрассудное сердце того дурака, что верил, будто сможет невредимым проплыть под ними, потому что водяной щитомордник якобы не может укусить под водой. Не только может, но с удовольствием укусит.

Встречались в лесах и олени. Может, было их и поменьше, чем нынче, потому как в наши дни их разводят, словно на ферме, и собирают олений урожай во время трёхдневной пьяной стрельбы с охотничьей вышки, да из ружья помощнее. Этих оленей откармливают кукурузой и приучают к человеку, как домашних питомцев, а люди могут пострелять себе вволю да почувствовать азарт, будто побывали на настоящей охоте. Как ни крути, а всё же сложнее подстрелить оленя, дотащить тушу до багажника и водрузить голову на стену, чем сходить в магазин и купить такое же количество бифштекса. А ведь есть ещё такие, кто любит мазать лица звериной кровью и позировать на камеру, будто это делает их кем-то вроде бесстрашных воинов. Можно подумать, проклятый олень был вооружён и опасен.

Но что-то я увлёкся нравоучениями, надо бы вернуться к рассказу. Речь-то шла о том, как мы жили и что за дичь водилась в дебрях. Так вот, был ведь там ещё Человек-козёл. То есть наполовину человек, а наполовину козёл, и рыскал он обыкновенно в окрестностях моста, который назывался Шатучим. Вплоть до времени, о котором я вам рассказываю, я его никогда не видел, но пару раз ночной порой выслеживал в лесу опоссумов и вроде бы слышал, как он стонет и завывает там внизу, у канатного моста — мост этот опасно нависал над рекой и колебался от ветра при свете луны, а блики играли на металлических тросах, словно феи на качелях.