Читать книгу "Восьмой грех - Филипп Ванденберг"

— …лица, с которыми встречалась Марлена, очевидно, как-то связаны с Церковью, — закончил фразу Мальберг.

— Тогда, по всей вероятности, мы не ошиблись в наших предположениях, — сказала девушка и на мгновение замолчала. — Боюсь, нам одним не справиться с расследованием.

— Вы боитесь, Катерина?

— Конечно. Только идиоты бесстрашно идут напролом.

— Что же мне делать? Пойти в полицию и сказать: «Да, я там был, в этой самой квартире, но к убийству не имею никакого отношения»?

— Едва ли это поможет. Вас наверняка тут же арестуют, не оставив ни малейшего шанса доказать невиновность. А тюрьмы Рима пользуются дурной репутацией. Я предлагаю поступить иначе: на первое время вам нужно укрыться у меня. Там немного тесно, но пока, к сожалению, я не вижу другого выхода.

— Вы готовы ради меня на такое?

— У вас есть предложение получше? — Катерина усмехнулась. — Я уверена, что более безопасного места вам сейчас не найти. Пойдемте со мной!

Катерина Лима жила в районе Трастевере, на Виа Паскара, недалеко от вокзала. Здесь все дома выглядели одинаково: высокие пяти- и шестиэтажные здания позапрошлого века. А некоторые были постарше, с красивыми, чего не скажешь об их лестницах, окнами.

Что же касается жителей Трастевере, то нигде в Риме нельзя было найти такого разношерстного населения, как здесь. Богатство и бедность, шик и упадок, молодежь и старики — все здесь смешалось. Изначально в этом районе жили неимущие, но потом, в пятидесятых годах, Трастевере постепенно превратился в популярный спальный район. Пентхаус с видом на излучину Тибра у базилики Святой Сицилии стоил баснословные деньги. Однако наряду с шикарными квартирами и дорогими ресторанами здесь по-прежнему располагались жилища тех, кто каждое лето праздновали Festa de Noantri.[13]

По дороге в Трастевере, куда они ехали на такси, Катерина рассказывала Мальбергу об этом районе, но он слушал ее вполуха. Лукас, мысленно планируя свои дальнейшие действия, прекрасно понимал, что сейчас он полностью зависит от Катерины. Новый поворот событий превратил его, охотника на убийц Марлены, в беспомощного, загнанного зверя. Еще недавно он не мог смириться с мыслью, что Марлены больше нет, и только теперь осознал, что ему во что бы то ни стало необходимо пролить свет на это темное дело.

— Мы на месте! — голос Катерины испугал его, и он невольно вздрогнул.

Судя по ее рассказам, Мальберг готов был увидеть более страшное место и даже был несколько разочарован видом дома неопределенного цвета, в котором жила Катерина.

— Второй этаж! — сказала она, поднимаясь по лестнице, обложенной белым кафелем. К его удивлению, она постучала в дверь. Открыл молодой темноволосый человек атлетического телосложения.

Катерина поцеловала его в щеку.

— Это Паоло, — представила она Мальбергу молодого человека. — А это синьор Мальберг из Мюнхена. Он поживет у нас некоторое время.

Паоло протянул Лукасу руку, как будто в том, что Катерина привела в дом незнакомого мужчину, не было ничего необычного.

«Как глупо было надеяться, — подумал Мальберг, — что такая красивая девушка живет одна».

Глава 16

Соффичи бежал по лестнице на третий этаж Апостолического дворца, держа под мышкой пачку газет. Чтобы не споткнуться, он приподнимал сутану правой рукой и перепрыгивал сразу через две ступеньки.

Достигнув цели, монсеньор остановился и перевел дух, а затем с подчеркнутой медлительностью прошел по длинному коридору до кабинета государственного секретаря. Бесшумно, никем не замеченный, он скрылся за массивной дубовой дверью с табличкой:

Кардинал Филиппо Гонзага государственный секретарь

Соффичи бросил газеты на стол, рывком снял очки и вытер лицо платком, будто хотел удалить из памяти увиденное. Потом он стал раскрывать одну газету за другой и вырезать ножницами статьи, в которых описывалось таинственное происшествие с государственным секретарем Гонзагой.

В том, что в курию доставлялись газеты на рецензирование, не было ничего удивительного. Зачастую вырезки ограничивались откровенными фотографиями, на которых были видны вторичные половые признаки (первичные — само собой разумеется), а также фотографиями красивых юношей — бог его знает почему.

Соффичи еще не закончил работу, когда в дверях кабинета появился сам государственный секретарь.

— Я не ждал вас так рано, ваше преосвященство! — волнуясь, сказал монсеньор. — Как ваше самочувствие?

Гонзага был одет в сутану с красным поясом, пелериной, капюшоном и темно-серым жабо, над которым лысая голова выглядела, как шампиньон. Окутанный ароматом «Pour Monsieur», кардинал заметил, как Соффичи в спешке спрятал вырезки из газет под стопку документов.

— Не утруждайтесь, монсеньор, — сказал он, не ответив на вопрос своего секретаря. — Какой-то внимательный член курии уже положил мне на стол утреннюю почту. Я надеюсь, это не вам я обязан столь тонким намеком?

— Ваше преосвященство, ради Пресвятой Девы Марии и всех святых…

— Ну ладно. Я полагаю, вы не способны на такую низость. — Гонзага сцепил руки за спиной и взглянул на кессонный потолок — такие потолки были во всех комнатах третьего этажа. Потом снова повернулся к Соффичи и сказал: — В идиотскую историю мы вляпались. Даже молитва Святому Духу не помогла мне придумать убедительное объяснение тому, что случилось. Может, вам что-нибудь придет на ум, Соффичи?

— Вы имеете в виду, почему государственный секретарь в вечернее время ехал в машине своего шофера и внезапно остановился на участке с круговым движением?

— И это тоже. Но еще больше необходимо объяснение, для чего мне понадобились сто тысяч долларов в пакете. Если бы я только перевозил деньги в кейсе! Я себя выставил каким-то неаполитанским мафиози.

— А куда подевались деньги?

— Не переживайте, монсеньор, комиссариат вернул всю сумму до последнего цента по квитанции. Но не в этом дело. Речь сейчас о том, при каких обстоятельствах произошел этот несчастный случай. Как бы то ни было, я не удивлюсь, если газеты раздуют из этого большой скандал.

Соффичи мрачно читал газеты, разложенные на письменном столе. Он молчал.

Гонзага покачал головой и после недолгой паузы вновь заговорил:

— Только безбожное отродье может распространять такие сплетни. Бог накажет их за высокомерие. «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда!»

— Евангелие от Матфея, 12:36.

— Кто?

— Евангелист Матфей!

— Не важно. «Тогда-то и будет плач и скрежет зубовный»!

«Евангелие от Матфея, 13:50», — подумал Соффичи, но не стал произносить это вслух, зная вспыльчивость своего начальника. То, что Гонзага говорил фразами из Нового Завета, было известно всем.