Читать книгу "Человек, который хотел понять все - Евгений Семенович Бенилов"

На химии их бригада проработала две недели, а потом их перевели в механический цех, к конвейеру, и это оказалось хуже всего. По конвейеру ползли остовы каких-то механизмов неизвестного назначения – в обязанности Франца входило прикреплять к ним электромоторы. Работа включала в себя четыре операции:

1. Сначала нужно было достать мотор из ящика и установить в нужную позицию на станине механизма.

2. Выровняв соответствующие отверстия в корпусе мотора и станине, Франц вдевал болты и наживлял гайки,

3. закручивал гайки при помощи гаечного ключа

4. и нажимал кнопку, уведомляя диспетчера о своей готовности к следующему прогону.

Работая на химии, Франц не испытывал никаких трудностей с концентрацией внимания: ему приходилось непрерывно сортировать поступавшую информацию и на ее основе принимать решения – посторонние мысли просто не приходили в голову. У конвейера же думать было не нужно, и Франц постоянно сбивался с темпа, ловя себя на мыслях о Тане, о своей бывшей работе, о сыне, о взаимоотношениях между мужиками, урками и охраной... словом, о чем угодно, кроме закручивания гаек. Один раз из-за него конвейер даже задержался, и зам. бригадира – заросший бородой до глаз мужик по кличке «Огузок» – сделал ему въедливое замечание (сам бригадир и остальные урки на работу в механические и химические цеха не выходили). После обеденного перерыва Франц концентрировался на работе изо всех сил – что принесло свои плоды, и Огузок отстал. Как и в случае полевых работ, к пятнице у Франца выработался автоматизм, позволявший выполнять примитивные конвейерные операции быстро и не думая. Однако со следующей недели их перевели в один из пищевых цехов, и ненавистная тюремная действительность вновь завладела его мыслями.

За последующие два с половиной месяца их бригада работала в четырех разных механических цехах, в одном швейном, в двух химических, в двух пищевых, плюс их дважды гоняли на «поле» – и нигде больше недели они не задерживались. Никаких причин, кроме подавления мышления заключенных, в этой чехарде Франц усмотреть не мог. В конце концов, твердили же им на теоретических: «Если ты не можешь думать об исправлении ошибок, не думай ни о чем».

– 17-й сектор Второго Яруса состоит из 64-х потоков, соответствующих 64-м этажам в его вертикальной структуре. Этажи нумеруются от поверхности почвы вглубь, так что 64-й является наиболее глубоко расположенным. Плюс 12 производственных этажей. Записали?... Что тебе, 19/21/17/2?

– Меня господин Наставник как-то раз на склад изволили с собой взять, так мы тогда аж на 78-й этаж спускались.

– Не могло такого быть, 19-й, потому что в учебнике совсем другое написано. А ежели не перестанешь ты дурацкие вопросы задавать, то сидеть тебе в карцере двое суток, – вот ведь какая грустная история получается. Усвоил?

– Усвоил, господин Педагог.

– Ну и лады... А теперь займемся повторением: кто мне ответит, сколькими коридорами прорезан 29-й Сектор с севера на юг?

Впечатление, что работа придумана им в наказание, подтверждалось еще и тем, что конечный продукт ее был всегда неясен. В химических цехах, например, никто никогда не знал, что является сырьем и что получается в результате. В инструкциях по эксплуатации никогда не приводилось химических формул или названий веществ: все именовалось «сырьевыми компонентами» и «результирующими компонентами» с прибавлениями порядкового номера. В механических цехах Францу ни разу не довелось увидать результата их деятельности в законченном виде: лента конвейера как правило, уходила сквозь проем в стене (видимо, в соседний цех), а иногда полусобранные механизмы перегружались с конвейера на электрокары и увозились в неизвестном направлении охраной. Более того, однажды Францу довелось разбирать какие-то машины на составные части (что идеально объяснило бы происходившее), однако по словам заключенных со стажем такие случаи происходили редко.

На полевых работах он ни разу не видел нормальных овощей и фруктов – огурцов, помидоров или, скажем, яблок. Даже более экзотические, но все же мыслимые культуры – такие, как хурма или папайя, – бывали в редкость. Чаще всего заключенные работали на плантациях зеленых грибов, о которых ни Франц, ни его сокамерники не слышали до своего прибытия на Второй Ярус. Более того, грибы эти были ядовиты (заключенный по прозвищу «Припадочный» попробовал их и потом долго мучился животом). Другим типичным представителем местного сельского хозяйства являлся мадагаскарский дурьян, вонявший хуже утренней каши и потому практически несъедобный. Ни коров, ни овец, ни свиней здесь не держали, зато в изобилии имелся африканский бородавочник; единственной же домашней птицей являлась несчастная полярная куропатка, выражавшая свое несогласие с местным жарким климатом немилосердным мором.

На теоретических занятиях педагоги объясняли, что «исправляющая благодарного заключенного работа имеет своим побочным результатом снабжение Первого, Второго и Третьего Ярусов ценными продуктами питания и промышленными товарами». Если это и было правдой, то только в отношении Третьего Яруса, ибо никто из заключенных ни одного продукта местного производства ни на Первом, ни на Втором Ярусах не видывал.

– Все ж, братва, никак я не пойму, откудова та картошка беретси, что нам на ужин дають? Дык не растеть она здеся, верно?

– А остальное понимаешь, Оборвыш? Откуда, например, ВСЕ берется – и здесь, и на Первом Ярусе?

– Я про Первый Ярус не знаю ничаво, Припадочный, – я пробыл там всяво полдня. А вот здеся ужо десятый год маюсь, а про картошку никак скумекать не