Читать книгу "Человек, который хотел понять все - Евгений Семенович Бенилов"

все равно будут бить. Входя в камеру, он предполагал, что кто-нибудь из урок сразу же бросится на него, и решил, не заботясь о последствиях, ударить первым. Однако ему дали беспрепятственно пройти к своей койке, залезть наверх и сесть... Франц вздохнул с облегчением: его, вроде бы, «простили»; в конце концов, десять метров не такое уж большое отставание.

Тут-то ему и врезали чем-то тяжелым по затылку; он слетел на пол, и его опять стали бить ногами. Кто бил, он не разглядел, так как почти сразу потерял сознание. Однако первый удар нанес явно кто-то из мужиков, ибо никого из урок в то время поблизости не было.

Как и в первый раз, тяжких повреждений у Франца не было. Правый его глаз, однако, не открывался, на голове имелось несколько глубоких ссадин, а тело покрывали многочисленные синяки самой разнообразной формы.

Только на третий день он окончил работу вровень с остальной бригадой.

– ...А ежели опять одну кашу принесешь, падла, пеняй на себя!

Примерно на пятый день Франц стал позволять себе короткие периоды неконцентрации. Во-первых, он добился некоторого автоматизма в выкапывании грибов (так что во время «отключений» его производительность труда уменьшалась не так уж и сильно); а во-вторых, стал работать в принципе быстрее и в конце дня мог наверстать то, что терял в его начале.

Потом было воскресенье – выходной, а с понедельника их перевели в один из химических цехов – «на химию».

Если б Франц попал туда сразу после смерти, то непременно бы решил, что находится в аду. Это был огромный – триста метров на пятьсот – подземный зал, забитый всевозможным оборудованием: резервуарами с бурлившими без видимых причин разноцветными жидкостями, ректификационными колоннами до потолка, автоклавами с гроздьями щелкающих датчиков, обшарпанными закопченными станками и прочими машинами в том же роде – огромными, грязными и уродливыми. Каждое рабочее место освещалось отдельной лампой, и, поскольку работавших разделяло в среднем метров по тридцать, в цеху царила почти полная темнота. Недостаток света, однако, с лихвой компенсировался избытком шума: свистом рвущегося из клапанов пара, бульканьем жидкости, лязгом механизмов с движущимися частями, гудением электромоторов. Сырьем служили какие-то порошки всех цветов радуги – когда их подавали по конвейерам, в воздух поднимались столбы едкой пыли и, смешиваясь с клубами ядовитого пара, образовывали смесь, по плотности сравнимую с атмосферой Юпитера. Дышать незащищенными легкими в химических цехах было невозможно, и заключенным выдавали респираторы – однако фильтры к ним меняли лишь раз в неделю, так что к субботе респираторы воздуха практически не очищали. Да еще и температура в цеху не опускалась ниже тридцати пяти градусов, троекратно усиливая воздействие загрязненного воздуха на изможденных заключенных... Работа на химии, похоже, и являлась основной причиной душиловки.

Как бывшему ученому Францу досталась «техническая» работа – оператора ректификационной колонны. В воскресенье, после теоретических занятий их Наставник (вечно пьяный дегенерат, коего заключенные за глаза называли Алкашом) выдал ему инструкцию по эксплуатации, а уже на следующий день Франц должен был начать работу. Нужно ли говорить, что с самого утра он стал отставать от графика, ибо в реальности проклятая колонна выглядела совсем не так, как на схемах в инструкции (хуже всего дело обстояло с кнопками и рычагами, не имевших маркировки и располагавшихся в самых неожиданных местах). Франц вложил в работу все силы: носясь по винтовым лестницам с размокшей инструкцией в руке, он проверял показания приборов; справляясь со схемами, нажимал всевозможные кнопки, поворачивал верньеры, дергал рычаги... Пот заливал ему глаза, и он поминутно снимал и протирал защитные очки, не обращая внимания на тучи едкого пара. На перилах и ступенях лестниц испарения конденсировались липкой ядовитой слизью, на которой Франц однажды поскользнулся и сверзился вниз (к счастью, это произошло в самом низу колонны, так что он лишь несильно ушиб локоть). В результате, с первым сливом компонентов он опоздал всего на двадцать минут, десять из которых ему удалось наверстать во время заправки колонны новой смесью, а другие десять – во время следующей заправки. Последний за рабочий день слив компонентов он закончил строго по графику.

Однако из трех операторов ректификационных колонн график выдержал лишь один Франц. Заключенные, подвозившие сырье, простаивали, и бригада в целом норму не выполнила. Их на день перевели на половинный паек, а урки устроили безобразную «разборку» с двумя невыполненцами, повторившуюся с одним из двоих еще и на следующий день. Только в среду бригада выполнила норму и, соответственно, в четверг получила полный паек.

Именно в эту среду Франц в первый раз не отдал свою порцию вонючей утренней каши Оборвышу и съел ее сам.

– И на этот вопрос нам ответит... та-ак, кто у нас давно не отвечал... заключенный 14/21/17/2.

– Мы должны думать о своих ошибках, господин Педагог.

– Каких именно ошибках, заключенный?

– Э-э... м-м-м... не знаю, господин Педагог.

– Идиот! Сколько раз говорить: «Благодарный заключенный должен думать о своих прошлых ошибках, ибо тогда он не повторит их в будущем». А ну, повтори три раза!

– Слушаюсь, господин Педагог. Благодарный заключенный должен думать о своих прошлых ошибках, ибо тогда он... э-э... не повторит их в будущем. Благородный заключенный должен думать о своих ошибках, ибо тогда...

– Кретин! Три дня карцера!