Читать книгу "Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский"

КВ, стоящие в этой же низине, левее нас, грозно взревев, повылезали из опушки и, переваливаясь на неровностях, покачивая на ходу пушками, поползли вверх по полю, на дальнем, противоположном краю которого медленно оседали, светлея, клубы песчаной пыли и дыма. Сбоку наши танки действительно чем-то напоминали большеголовых мамонтов, почуявших опасного врага и угрожающе поднявших свои хоботы.

На левом фланге гвардейского танкового полка, километрах в полутора от нас, лихо вынеслись на открытое поле тридцатьчетверки (их здесь полная бригада) и, часто стреляя, тоже устремились вверх, постепенно забирая влево, должно быть, в обход немецких артиллерийских позиций перед хутором.

Самоходки, стряхивая с себя остатки маскировки, показались из осинника почти одновременно с КВ.

Нашей батарее задача: прикрыть атакующие танки со стороны рощи Журавлиная. Она начинается повыше той низины, где мы ожидали сигнала атаки, окаймляет правый край поля и перед самым хутором закругляется вправо.

Чуть впереди и правее моей самоходки – машина Идесмана с комбатом, остальных мне не видно: много ли заметишь через смотровую щель? На поле перед машинами нашей батареи разрывы пока редки. Под острым углом приближаемся к роще. Она зловеще молчит...

Моя машина совсем не подчиняется мне, когда надо сделать крутой поворот, поэтому, как только мы вышли с исходной, начинаю жечь прокладку из феррадо на стальных тормозных лентах. Как вовремя вспомнился практический совет водителя-инструктора из ЧТТУ! Для этого выжимаю то левый, то правый рычаг поворота до отказа и, удерживая его на сгибе локтя, газую. Когда прокладка сгорит, стальная лента по стальному барабану бортового фрикциона будет срабатывать хорошо. Правда, фрикцион может перегреться и даже выйти из строя, если покоробятся его стальные диски, но это произойдет не сразу. На время атаки его хватит. И что такое фрикцион по сравнению с машиной? А непослушная в бою машина – гроб. Для всего экипажа. Ни о чем больше не думается. Отрешенным взглядом слежу за тяжелыми танками, которые идут в шахматном порядке на подъем и вдруг начинают вспыхивать, как свечи. Две наши самоходки, из тех, что находятся в боевых порядках КВ, тоже горят...

Из трансмиссионного отделения потянуло резким запахом жженой прокладки. Наконец-то!

– Механик! Чем это у нас так воняет? – слышится в наушниках беспокойный голос Петра.

– Все в порядке, командир! Так надо.

Командир машины перешел на внешнюю связь, но забыл щелкнуть тумблером, и в моих ушах стоит треск и шум помех, торопливо попискивает морзянка, раздается то русская, то немецкая речь, но весь этот хаос перекрывает голос стрелка-радиста с КВ или с тридцатьчетверки. Очень отчетливо, напирая на «р», этот недалекий голос с жутковатой монотонностью долбит в барабанные перепонки:

– Я – Р-радий! Я – Р-радий! Кор-робочки гор-рят! Гор-рят кор-робочки... Как поняли? Пр-рием!

И что усердствует, как будто и без него не видно?!

А мы уже к роще приблизились, взяв правее. Свернули вправо и два КВ из 61-го полка, должно быть танковый взвод, выполняющий задачу одинаковую с нашей.

Метрах в трехстах от зеленой стены опушки извивается в поле серо-желтая дорога. По ней и помчались к хутору оба опередивших нас танка, комбатова машина и наша – четвертая.

Идущие впереди вспыхнули один за другим. Призрачно-легкое облачко мелькнуло вокруг башни головного танка. Он, чуть вздрогнув на бегу, прокатился по инерции сколько-то метров вперед и остановился, окутавшись огнем и дымом, рядом со старым, высохшим деревом. Второй КВ, не сбавляя скорости, стал объезжать товарища, разворачивая пушку в сторону рощи, и тоже загорелся. Выстрелить успела только Идесманова машина – и тотчас полыхнула вспышка на ее башне. Откинулся правый башенный люк, из него вырвался яростный столб пламени, кто-то из экипажа вынырнул было до пояса из башни, но тут же повис вниз головой, почернев на глазах.

Все это произошло за такие мгновения и было так неизмеримо жутко, что все во мне напряглось до предела, а правая нога моя, до сих пор без устали нажимавшая на педаль газа, начала вдруг подпрыгивать сама собой. Мотор заработал рывками, странно подвывая. Испугавшись, что он заглохнет в такой неподходящий момент, изо всех сил надавливаю на правое колено левой рукой, а правой инстинктивно дергаю за правый рычаг, чтобы развернуть самоходку лбом к опушке. И вдруг наша машина одним прыжком принимает нужное положение. Прямо передо мной возникает черный борт обезглавленного сгоревшего танка. Над его пустой бронированной коробкой сверкает ослепительный зеленовато-голубой свет, похожий на огонь электросварки. Термитный заряд, предназначенный нам, угодил в мертвую машину – и это спасло нас... По дополнительной броне, прикрывающей снаружи ходовую часть, узнаю «Матильду» – английский средний танк.

– Доверни вправо десять. Хорош! Вперед! – отчетливо втискивается в уши напряженно-спокойный голос командира. – Стоп!

И через секунду:

– Огонь!

Рявкнула басом наша 152-миллиметровая и плавно, но быстро подалась назад-вперед дородным телом. За спиной звякнула звонко о днище медная гильза. И сразу стало легче на душе: получите сдачу!

А в наушниках:

– Фугасным – заряжай!

Короткая возня сзади. Мягко клацает смазанный замок.

– Готово!

– Огонь!

Передо мной – разбитая (наверное, в июльских боях) «Матильда», низко осевшая, и мне сейчас даже видна внутренность ее корпуса. Завороженно гляжу, сощурясь, на сыплющий белыми искрами голубой огонь, снова заигравший внутри мертвого танка: второй снаряд прожег за какие-то мгновения его борт, обращенный к опушке. Правая рука сама «втыкает» заднюю передачу (стоять на месте нельзя) – и очень кстати. Самоходка попятилась задом под уклон – очередной вражеский снаряд свистнул выше нашей башни. А Лапкин и Бакаев успели перезарядить орудие.

– Вперед – влево – 30! – Это мне для грубой наводки.

Выскакиваем левее нашего броневого щита, выстрел по опушке – и снова откатываемся назад. Что там сверху видят командир с наводчиком – снизу мне не разглядеть. Прислушиваюсь к их возбужденным репликам.

– Петров! Видишь сломанную березу? Смотри левей лучше. Орудие шевелится... Прямой наводкой!..

– Есть, вижу! Это танковая башня. Готово!

– Бронебойным – заряжай!

Крякнув, опустил Лапкин 48-килограммовую черную тупорылую чушку снаряда на лоток, быстро зарядил.

– Готово!

– Огонь!.. А-а, гадина, заткнулась!.. Ну, Петров, молодец!

Сколько же это выстрелов мы успели сделать? Семь? Девять? В башне душно от дыма: дышать трудно, к горлу подступает тошнота, в голове легкое кружение.

Полностью занятый маневрированием при каждом выстреле, мало что успеваешь заметить в свою щель. Раз, отъезжая назад (с нашим раздельным заряжанием только и состязаться в скорострельности с противотанковыми пушками), видел, как сильно задымил в поле повыше нас один из КВ. И тотчас заработал огнетушитель, полетели из люков кассеты со снарядами, зеленые гранатные сумки, вещмешки и шинели, замелькали возле танка чумазые ребята, подавая наверх ведра с сухой песчаной землей. Кто-то из гвардейцев использовал даже одеяло. Экипаж быстро усмирил пламя, уложил на место снаряды, и танк снова упрямо двинулся к хутору.