Читать книгу "Горошины - Эдуард Дипнер"

друг друга без всяких улиц. Мне нужно было пробиться на паромную переправу, чтобы переплыть через Каспий на восток, в Туркмению, и я ориентировался, в основном, на море, оно иногда проблескивало справа, и по указаниям моего Атласа, где-то здесь должен быть сворот к этой самой переправе. Но его не было! Я проехал один раз, понял, что пропустил поворот и развернулся. Движение по этой приморской улице было односторонним, и мне пришлось сделать круг по изогнутым улицам. Здесь все улицы были слегка изогнуты, по-видимому, море как магнитом, тянуло их к себе, и они изгибались лукоморьем, только наоборот, обратной излучиной. Я снова, очень медленно проехал по приморской улице, напряженно всматриваясь, пытаясь увидеть проход. Но прохода опять не было! И я пошел на третий круг. Все то же самое. Уже изученные стены домов и никакого проезда к морю. Я вышел из машины и обратился к стоящему на тротуаре бакинцу, жизнерадостному, как Бюль-Бюль- оглы:

– Уважаемый! – О, я знал толк в восточном этикете! – Уважаемый, я, видите ли, не местный. Не составит ли Вам труда указать мне путь к паромной переправе?

– Десять рублей, – живо откликнулся Бюль- Бюль-оглы. – Десять рублей, и я выведу! Вас! На бакинскую! Паромную пристань!

Десять рублей показались мне слишком, и мы поторговались. Какой Восток без торга! Сошлись на семи, и уважаемый Бюльбюльоглы взгромоздился на командорское сидение. Жена кое-как втиснулась на заднее, потеснив Сережку вместе с остальными пассажирами.

– Только деньги вперед, – сказал Бюль-Бюль-оглы. – В смысле, знаем мы вас жуликов-русских!

Я проехал около пятидесяти метров, как мой дорого оплаченный провожатый широким, благородным жестом показал вправо, на узкий, неприметный проулок.

– Сворачивайте вот сюда, и там сразу будет причал. – И гордо вышел из машины.

Так тебе и нужно, обалдуй, – подумал я. – Всем веришь, и Атласу лживому, и людям незнакомым.

Мы пересели Каспийское море, щедро покрывшее крышу моей машины сверкающей на солнце коркой морской соли. Мы проехали знойный Туркменистан, настолько знойный, что ехать днем было невозможно: пятьдесят пять градусов в тени! Хотя, какая тень? В пустыне Кара Кум нет тени днем, и мы ехали ночью, группами по четыре-пять машин, на всякий безопасный случай – нам опасливо говорили попутчики, знающие люди, что оказывается, не все басмачи были перебиты Буденным, их потомки живут в каракумских песках и ночами выходят из песков – мстить за Буденного.

От близкого и такого знакомого Узбекистана нас отделяла только паромная переправа через Аму Дарью в Чарджоу. Об этой переправе знающие попутчики говорили с придыханием и опаской. Кого вздумали пугать паромной переправой! Я уже дважды переправлялся – через реку Белую в Башкирии и чрез Каспий!

К паромной переправе я подъехал вечером. Эта переправа, действительно, внушала уважение. Берег Аму Дарьи – до него было около сотни метров, был – месиво желтого песка, полого спускавшегося к реке, широкой, несущей свои воды в пустыню. На площадке перед песком уже скопилась полусотня машин, фронтом в два ряда, как перед штурмом. Парома не было, он ночевал на том, узбекском берегу, и рано утром, пустой, должен был причалить к туркменскому берегу. Мне объяснили правила этой увлекательной игры:

– паром берет только двадцать машин и совершает три-четыре рейса в день. С учетом непрерывно подъезжающих машин, добрая половина останется на следующую ночь.

– въезжать на песок категорически запрещает басмач-туркмен в черной мохнатой папахе-тельпеке, с винтовкой на плече. Он и подаст команду «старт», когда причалит паром.

Мне удалось пробраться и занять место на самом левом фланге фронта. Я спал плохо, мне снились басмачи на аргамаках, несущиеся навстречу моей шестерке и норовящие разрубить ее кривыми саблями. Я атаковал их с левого фланга…

Лагерь пробудился рано утром. За ночь подошли еще машины, и вся площадь была заполнена густо, в четыре ряда. Причалил паром, опустив мостки-сходни на песок. Паром был не загружен, сидел в воде высоко, и мостки вздымались круто. Мне вспомнилось, что в годы моей службы я взбирался на тридцатьчетверке на железнодорожную платформу по такому же мостку. Басмач снял с плеча винтовку, поднял одной рукой в воздух. Старт! Как в гонке Формула-1. Взревели моторы, и строй двинулся вперед, взметая колесами песок. Вперед вырвался красный Москвич, но заглох на подъеме, застопорив все движение, его оттащили, и на борт парома вскарабкался первым черный бандитский вездеход. Я успешно атаковал в обход, с левого фланга, но сосед справа – зеленый запорожец нахально старался преградить мне путь к причалу. И тогда! Моя жена! Хрупкая женщина! Выскочила из машины, растопырила руки перед запорожцем! И он сдался. Не стал давить женщину. У меня уже был большой опыт езды по советским дорогам. Я шел на второй, на малом газу. Те, кто нажимали на газ на первой, застревали в песке по ступицу. А я пробился. В числе последних, когда паром уже погрузился в воду, и мостик стал горизонтально.

Мы успешно доехали до дома, полные впечатлений и восторгов. Только на моих инженерных ладонях наросли мозоли от руля-баранки. Как у труженика.

СОЧТЕМСЯ ГОДАМИ

Знатоки человеческих душ писатели и знатоки человеческих пороков психологи утверждают, что супруги, находящиеся в браке, с годами становятся похожими друг на друга – одинаковый темп жизни, одинаковые привычки. Одинаковое выражение лиц. Даже в одежде у них устанавливается одинаковый стиль. Годами они толкутся на общей кухне, в общей спальне, вольно или невольно подчиняя свои мысли и повадки привычкам супруга. А может быть, выбирая себе спутника в жизни, люди подсознательно ищут родственное, близкое существо, дабы совместная жизнь не превратилась в поле брани? У меня лично все совсем иначе. Трудно найти двух людей, менее похожих друг на друга, чем я и моя жена Светлана. Мой рост метр девяносто, у Светы – на тридцать сантиметров меньше. Я длинный, тощий и неулыбчивый блондин с явно нерусской внешностью. Когда я бываю заграницей, в Испании или в Турции, меня принимают за скандинава. Во мне, действительно, текут капли крови моей прабабушки-шведки и моего деда-немца. Светлана – знойная южанка, в ней слились украинское и греческое начала, и ее принимают то за гречанку, то за еврейку, и даже один раз приняли за казашку. Я по натуре жаворонок, встаю с постели чуть свет, полный энергии и желания что-нибудь делать, куда-нибудь бежать, зато к девяти часам вечера я превращаюсь бесформенное существо, не способное на какие-то действия и мечтающее только о постели. Моя Света просыпается к действию только к десяти часам утра, и пик активности у нее приходится на эти