Читать книгу "Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - Дэниел Эллсберг"

Офицеры рассказывали это, как говорится, «не для протокола», но всегда с некоторой гордостью иногда с тем, чтобы убедить меня в своей добросовестности, а иногда с тем, чтобы продемонстрировать работоспособность системы даже при отсутствии сослуживца в критический момент. Так или иначе, это означало, что правило двойного контроля было в тихоокеанском регионе не более чем формальностью. Способность системы не допускать возникновения ситуаций, в которых один человек мог скомандовать своим подчиненным «Вперед!», оказалась ложной. К тому же правило двойного контроля не исключало разногласий, когда присутствовали два человека, и даже использования силы (например, угрозы применить оружие). Такое было вполне реальным, особенно в условиях кризиса. Лет через 15 после этого, когда я рассказывал о своих открытиях журналисту Бобу Вудворду, он заметил, что сам когда-то был офицером, отвечавшим за системы ядерного оружия на флагманском корабле ВМС США, и подтвердил мои данные. Вудворд очень ярко обрисовал «меры предосторожности», которые он со своими сослуживцами предпринимали, чтобы один человек мог «в случае необходимости» отправить приказ о выполнении боевого задания нижестоящим подразделениям. Думается, что тысячи бывших офицеров помнят свои собственные способы обхода правила двойного контроля (которое до сих пор представляют как панацею во всех официальных описаниях системы ядерного контроля).

Позднее процедуры контроля пуска ракет шахтного базирования значительно усложнились, стали аппаратными и, надо полагать, более надежными. Однако и они имеют недостатки.

Джон Рубел, бывший заместитель начальника управления по исследованиям и разработкам Министерства обороны, пишет, что операторы ракет Minuteman успешно обходили{50} особенность системы, для запуска которой требовалось получение в течение короткого интервала согласованного решения двух центров управления, т. е. двух дежурных офицеров. На случай уничтожения какого-либо центра система предусматривала пуск по команде одного из них при отсутствии сигнала от другого в течение определенного времени X. На практике, как выяснил Рубел, время X нередко (а может быть, и всегда) устанавливалось на ноль, что позволяло одному центру произвести пуск в любой момент.

В определенной мере по настоянию Рубела министр обороны Макнамара заставил разработчиков ракеты Minuteman, несмотря на их упорное сопротивление, добавить в систему электронный замок, не позволявший осуществить пуск без получения кодового сообщения от вышестоящего командования. Через несколько десятилетий после ухода Макнамары в отставку Брюс Блэр, офицер стартовой команды Minuteman в прошлом, рассказал бывшему министру обороны о том, что коды в центрах управления пуском ракет в ВВС были постоянно установлены на 00000000. По словам Блэра, Макнамара взорвался: «Это черт знает что! Какой идиот додумался до такого?!»

«А узнал он от меня, – рассказывает Блэр, – о том, что, хотя электронные замки и были установлены{51}, все знали, как они открываются. Стратегическое авиационное командование (SAC) в Омахе втихую решило установить код на “замках” в виде нулей, чтобы обойти эту меру предосторожности. С начала и до середины 1970-х гг., пока я был офицером стартовой команды Minuteman, код ни разу не менялся. Инструкция о порядке проверки системы фактически требовала от стартовой команды выполнения двойного контроля с тем, чтобы на пульте блокировки в подземном бункере случайно не оказалось никаких других цифр, кроме нулей. Возможность несанкционированного пуска волновала SAC значительно меньше, чем возможность задержки из-за этих мер предосторожности в случае получения приказа о пуске. Таким образом, “секретный код разблокировки” в периоды ядерных кризисов во времена холодной войны всегда был одним и тем же – 00000000».

Реальность, которую я увидел в тихоокеанском регионе, была следующей: с точки зрения командиров и операторов на всех уровнях, вплоть до самого адмирала Гарри Фелта, обеспечение надежности передачи приказа главнокомандующего о применении ядерного оружия считалось несравненно более важной задачей, чем устранение возможности несанкционированного нанесения удара по целям без приказа Фелта или вышестоящего военачальника. Как мы увидим далее, приоритеты на высших уровнях национальной военной и гражданской иерархии выглядели точно так же в 1950-е гг. и во многом так же впоследствии.

На всем протяжении холодной войны эти приоритеты доминировали в командной среде, где:

– обеспечение надежности передачи приказа о применении ядерного оружия считалось намного более важным, чем предотвращение ложной тревоги или несанкционированного действия;

– особое внимание уделялось быстроте реагирования на сигналы предупреждения о ядерной атаке и принятия на высшем уровне решения о применении ядерного оружия по двум причинам:

1. Чтобы успеть уничтожить ядерное оружие неприятеля до того, как его применят;

2. Чтобы успеть запустить американские носители ядерного оружия до того, как будут уничтожены командные пункты и средства связи.

Эффективные предохранители в виде правил или физических средств безопасности означали возможность задержки ответа. А задержка была недопустимой, опасной для выполнения миссии – обезоруживающего удара по неприятелю – и выживания своих вооружений, системы управления и самой страны. Начать с того, что военное руководство прекрасно знало о чрезвычайной уязвимости командных центров и линий связи, но не хотело информировать об этом представителей гражданского общества и чиновников. Перед лицом врага, сравнимого по жестокости с гитлеровцами и имеющего ядерное оружие, которое, как считалось (ошибочно), превосходит наше собственное, любые соображения относительно безопасности и жесткого контроля уходили на второй план.

Существовала еще одна причина – как я понял с подачи ряда офицеров, – по которой Объединенный комитет начальников штабов мирился с недостатками системы управления и длительное время упорно сопротивлялся любым мерам по ужесточению контроля над ядерным оружием. Это было недоверие, прежде всего в периоды кризисов, к мнению гражданского руководства, персонала и советников, особенно к их готовности применить ядерное оружие, когда военное руководство не сомневалось в необходимости такого шага. Такое недоверие возникло при Гарри Трумэне во время Корейской войны (несмотря на Хиросиму и Нагасаки) и усилилось при Эйзенхауэре, особенно в момент кризиса в Тайваньском проливе в 1958 г. Во времена Джона Кеннеди и Макнамары оно лишь углубилось.

Все это вылилось в потрясающее, на мой взгляд, выхолащивание процедур с аутентификационными кодами в конвертах в подразделениях ВВС в тихоокеанском регионе, на которое я наткнулся в начале своего исследования в 1959 г. Оно присутствовало также и в стратегических силах SAC. Там фактически остался всего один конверт с единственной карточкой, содержащей последние четыре цифры восьмизначного сигнала. По сути, это был код начала всеобщей ядерной войны.