Читать книгу "Троцкий и заговор в Красной Ставке - Сергей Войтиков"

По свидетельству А.А. Антонова от 12 января 1919 г., «пользуясь родственными отношениями и попустительством», сотрудники разгуливали по отделениям, в результате чего «все, что делается в каком-либо из уголков штаба», становилось известным «всем». И это вопреки декрету Совнаркома от 17 июля 1918 г. «О воспрещении посещения правительственных учреждений посторонними лицами», принятому, между прочим, по письменному докладу Льва Троцкого[241]. В довершение всех бед, политические комиссары также были далеки от «агнцев»: случалось, они ходили на свидания со штабными сотрудницами (правда, вроде бы на поводу у них не шли). Из коммунистов без предварительной подготовки могли вести агитационную работу человек 6–7. К тому же коммунисты Полевого штаба не пользовались авторитетом у серпуховских рабочих, негативно настроенных вследствие полуголодного существования и особенностей размещения ПШ в городе не только к штабу, но и к Советской власти в целом. Направленный в начале января Лениным в Полевой штаб для анализа обстановки Антонов докладывал, что «среди сотрудников… должны быть шпионы» и что комиссары не могут с ними бороться: они обязаны заботиться прежде всего не об очистке Ставки «от подозрительных лиц», а о том, «чтобы не осложнять отношений с генштабистами». Этот вывод Антонов сопроводил ритуальной оговоркой о необходимости использования военных специалистов и создания для них нормальной рабочей обстановки, при которой офицерам и военным чиновникам не придется отрываться «от военного дела пустяками, постоянными придирками и т. д.»[242].

По наблюдениям А.А. Антонова (доклад от 3 января 1919 г.), в Полевом штабе декрет о запрете на совместную службу родственников зачастую обходился — вслед за военным специалистом в штаб попадали «его жена, сестры, братья, дочери, сыновья и пр.». Местные «советские бюрократы» «часто и сами пошли на работу для того, чтобы „пристроиться“ и… „пристроить“ своих родственников». Парадоксально, но, высоко оценив значение декрета о родственниках в отношении спецов, Антонов заявил: принимая во внимание малочисленность коммунистов, «если у настоящего партийного работника есть дельный родственник — тоже коммунист, — то почему бы не работать вместе»[243].

Для исследователя, внимательно работавшего с документами В.И. Ленина и его секретариата (РГАСПИ, ф. 2 и 5 соответственно), не является секретом любовь главы советского правительства отправлять доклады в архив с пометой «Совершенно секретно». Ленин ставил такие пометы, чтобы можно было при необходимости быстро получить необходимый документ. Ситуация с документами, на которых Ленин не оставлял никаких помет, сложнее: возможно, председателя Совнаркома не заинтересовало содержание, а возможно, напротив, крайне заинтересовало. Судя по резолюции, доклад А.А. Антонова Ленин оставил в своем личном пользовании, чтобы иметь компромат как на сам Полевой штаб, так и на руководителя военного ведомства в целом — Льва Троцкого. Что за председатель РВСР, если он проморгал (или покрывает?) шпионаж в собственной вотчине?

И без того напряженные отношения Ф.В. Костяева и др. военных специалистов с военными комиссарами должны были резко ухудшиться в начале 1919 г.: к разногласиям организационного характера прибавилась телеграмма Л.Д. Троцкого, уполномочившая Костяева на фактически бесконтрольную отдачу оперативных распоряжений[244]. А.А. Антонов, исходя из количества дел, которые должны были контролировать военные комиссары, считал, что «едва ли у них остается время, чтобы следить за внутренней жизнью штаба»[245].

Если верить А.А. Антонову, служащие Полевого штаба в лучшем случае ощущали себя «вне политики», что имело следствием отношение к правящей партии как к силе, с которой можно не считаться[246].

При этом военные комиссары относились к «штабным специалистам с большим опасением» и считали Полевой штаб «белогвардейским гнездом»[247].

К счастью для комиссаров, генштабисты 1918 г. не всегда действовали солидарно: как и у всех людей, у каждого были свои пристрастия и расхождения во взглядах наряд важных организационных вопросов. Так, например, машинисткой служила аристократка по происхождению В.П. Троицкая, находившаяся, по свидетельству А.А. Антонова, на подозрении как политических работников штаба, так и «контрразведки» (в январе 1919 г. под военной контрразведкой должен был пониматься отдел военного контроля Регистрационного управления ПШ РВСР — ОВК РУ, во главе с большевиком В.Х. Штейнгардтом). Доказательства в шпионаже Троицкой были налицо: ее, служившую в одном из инспекторских отделов, «не раз заставали в оперативном отделении, где она рассматривала секретные карты и телеграммы»[248]. По наблюдениям комиссаров штаба, Троицкая состояла «в большой дружбе с генштабистами» (в частности, И.Д. Моденовым, мужем ее подруги, тоже сотрудницы ПШ), но ей в то же время не доверял генштабист Г.И. Теодори, формальным поводом для ареста которого и стал оговор этой самой «шантажистки-машинистки»[249]. Таким образом, в корпусе генштабистов 1917 г. отдельные члены выпуска примыкали по ряду вопросов к мнению комиссаров. Вскоре после доклада А.А. Антонова вскрылись интересные подробности деятельности Троицкой: «15 января… в 9 часов вечера письмоводительни-ца Управления Инспектора инженеров — В.П. Троицкая — с целью достать из запертого управления свои вещи, попросила телефониста Потапова перепилить кольцо висячего замка, которым были заперты двери указанного управления. Телефонист Потапов эту просьбу исполнил, и, таким образом, после взлома кольца указанные сотрудники Полевого штаба вошли в помещение управления, забрали вещи Троицкой, а затем кое-как навесили замок обратно — и управление, в коем находятся секретные дела, планы и карты, некоторое время оставалось фактически незапертым». В приказе по ПШ от 17 января 1919 г. по этому поводу сказано: «Такое исключительное легкомыслие, ребяческое непонимание своих поступков и последствий их совершенно недопустимы и непростительны для сотрудников такого высокого учреждения, как Полевой штаб Реввоенсовета Республики. Только случайная целость секретных дел управления, выяснившаяся после дознания, дает возможность ограничиться увольнением Троицкой и Потапова со службы из Полевого штаба. При повторении подобных поступков виновные будут привлекаться помимо увольнения к ответственности по суду». Из правки в тексте приказа следует, что первоначально предполагалось ограничиться в отношении Троицкой и Потапова «объявлением выговора», но начальник Полевого штаба Костяев, к его чести, решил поступить жестче[250]. Но на этом дело не закончилось: 20 или 21 января 1919 г., по всей видимости, последовала реакция на доклад А.А. Антонова — арестовали письмоводительниц В.П. Троицкую и Н.А. Голубович. Арест спровоцировал боязнь ряда работников за свою «персональную неприкосновенность», отдельные сотрудники штаба получили «анонимные письма явно провокационного характера». 23 января с резолюцией «немедленно объявить» Костяев и Аралов подписали приказ по Полевому штабу № 102, в котором успокаивали своих сотрудников и предупреждали: «уличенные в рассылке анонимных писем и распространении нелепых слухов, вносящих дезорганизацию в работу штаба, будут немедленно увольняться от службы и привлекаться суду Революционного трибуналa»[251].