Читать книгу "Спаси меня, вальс - Зельда Фицджеральд"

— Да нет, просто люди воспринимали их иначе. Звезды были другими, не совсем такими, какие они есть на самом деле.

Воздух был солоноватым, он был прекрасен, там, за бортом.

«Он прекрасен, потому что его много, — подумала Алабама. — Нет ничего прекраснее простора».

Падающая звезда, как стрела из эктоплазмы несется, согласно небулярной космогонической теории, вниз, будто игривая колибри. От Венеры к Марсу и к Нептуну она прокладывает путь забрезжившему пониманию всего сущего, освещая далекие горизонты над бледными полями сражений реальности.

— Красиво, — сказала Бонни.

— Как в том куполе. Так будет и при твоих внуках, и при их внуках.

— Дети детей в куполе, — глубокомысленно заметила Бонни.

— Да нет, дорогая, звезды в куполе! Возможно, и купол будет тем же — живет вечно, похоже, только то, что вне нас.

Топ-топ! Топ-топ! Топали они по палубе. Ночной воздух был очень вкусным.

— Детка, пора спать.

— Но ведь когда я проснусь, не будет звезд.

— Будет другое.

Дэвид и Алабама отправились на нос корабля. В лунном свете их лица как будто фосфоресцировали. Усевшись на свернутый канат, они оглянулись на ажурный силуэт труб.

— Ты неправильно нарисовал корабль; трубы похожи на дам, которые исполняют в высшей степени учтивый менуэт, — заметила Алабама.

— Наверно. В лунном свете все выглядит иначе. Мне не нравится.

— Почему?

— Темнота уже не темнота.

— Но это же так грешно, любить темноту!

Алабама поднялась и, вскинув голову, встала на цыпочки.

— Дэвид, если ты любишь меня, я смогу полететь!

— Тогда лети!

— Не получается, но ты все равно люби меня.

— Бедное бескрылое дитя!

— Тебе очень трудно меня любить?

— А ты думаешь легко, моя иллюзорная собственность?

— Мне очень хотелось получить что-то взамен — за мою душу.

— Поищи на луне — найдешь нужный адрес недалеко от Бруклина и Квинс.

— Дэвид! Я люблю тебя, даже когда ты неотразимо красив.

— Такое случается нечасто.

— Нет, часто и совершенно бескорыстно.

Алабама лежала в его объятиях, ощущая, насколько он старше нее. Она не шевелилась. Где-то в глубине корабля пел колыбельную песню мотор.

— Давно у нас не было такого переезда.

— Да уж. А давай устраивать нечто подобное каждую ночь.

— Я сочинила для тебя стихотворение.

— Прочти.

— Вот:

Почему такая я сякая?

Почему нет счастья мне?

Настоящая все ж я какая?

Почему не могу быть, как все?

Дэвид рассмеялся.

— Мне надо ответить?

— Нет.

— Мы достигли такого возраста, когда даже наши самые тайные чувства должны пройти испытание разумом.

— Очень утомительно.

— Бернард Шоу говорит, что все люди после сорока сволочи.

— А если мы к тому времени не обретем столь вожделенного статуса?

— Значит, остановимся в развитии.

— Не будем портить этот вечер.

— Пойдем отсюда?

— Ой нет, останемся — может быть, волшебство вернется.

— Вернется. Когда-нибудь.

По пути в салон они увидели леди Сильвию, которая жадно целовалась с некоей тенью за спасательной шлюпкой.

— Это ее муж? Наверно, правда насчет того, что они все еще влюблены друг в друга.

— Это матрос. Иногда мне хочется побывать в марсельском танцзале, — рассеянно проговорила Алабама.

— Зачем?

— Не знаю. Ну, хочется же иногда ромштекса.

— Я бы взбесился.

— Ты бы целовал леди Сильвию за спасательной шлюпкой.

— Никогда.

В салоне оркестр заиграл цветочный дуэт из «Мадам Баттерфляй».

Мой Дэвид любит розу,

Другому дай мимозу, —

промурлыкала Алабама.

— Вы певица? — спросил англичанин.

— Нет.

— Но вы поете.

— Потому что была рада узнать, что я, оказывается, самодостаточная личность.

— Ах, неужели? А вы себя любите!

— Очень. Мне очень нравится, как я хожу, как говорю, мне почти всё в себе нравится. Хотите, я покажу, какой я умею быть обворожительной?

— Конечно.

— Тогда пригласите меня выпить.

— Пойдемте к стойке.

Покачиваясь, Алабама двинулась в путь, имитируя походку, которой когда-то восхищалась.

— Учтите: я могу быть собой, только когда становлюсь кем-то другим, кого я наделяю замечательными качествами, существующими лишь в моем воображении.

— Я не возражаю, — сказал англичанин, который вдруг заподозрил, что его соблазняют, ведь для многих мужчин — моложе тридцати пяти — все непонятное имеет сексуальный оттенок.

— И еще предупреждаю вас, что в душе я придерживаюсь моногамии, хотя теоретически вроде бы и нет, — проговорила Алабама, заметив несколько изменившееся поведение англичанина.

— То есть?

— Дело в том, что теоретически единственное чувство, которое невозможно повторить, это ощущение новизны.

— Шутите?

— Конечно. Ни одна из моих теорий не работает.

— Вы как интересная книга.

— Я и есть книга. Чистой воды вымысел.

— Кто же придумал вас?

— Кассир Первого национального банка, чтобы возместить кое-какие ошибки, допущенные им в расчете. Понимаете, его выгнали бы, если бы он не достал деньги — любым способом, — на ходу фантазировала Алабама.

— Бедняжка.

— Не будь его, я бы навсегда осталась сама собой. Но тогда мне не удалось бы позабавить вас и доставить вам удовольствие.

— В любом случае вы доставили бы мне удовольствие.

— Почему вы так думаете?

— В душе вы человек очень искренний, — серьезно ответил он. — Мне показалось, что ваш муж обещал присоединиться к нам, — добавил он, опасаясь скомпрометировать себя.

— Мой муж наслаждается звездами за третьей спасательной шлюпкой по левому борту.

— Шутите! Откуда вам известно? Откуда вам может быть это известно?

— Оккультные способности.