Читать книгу "Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк"

Вдова Лаппи ничего не сказала, когда он бросил в щель ее ящика четыре сольдо. Он добавил пятую монету, и женщина удовлетворенно кивнула. Из темноты возник коридор, в свете лампы обнаружилась растрескавшаяся и осыпающаяся штукатурка на стенах. С потолков каждый день тоже валились небольшие островки штукатурки, разбиваясь о пол. Здесь, в глубине здания, запах сырости был более заметным. Он слышал, как в задней комнате Йорг роется в своих бумагах. Вот так обычно приор и проводил вечера: царапал пером при погашенной лампе, смешивал чернила, строчил и скреб, вновь и вновь используя одни и те же листы пергамента, на замену которых не было денег, исписывая их слева направо своим мелким почерком, затем переворачивая и опять их исписывая, а иногда и в третий раз, по диагонали, пока вся страница не покрывалась почти не поддающимися расшифровке письменами. В чернила поочередно добавлялись их составные части — вода и сажа.

Но рылся в бумагах не Йорг. Ханс-Юрген бросился вперед, и пять или шесть жирных черных тел застыли на секунду, а затем ринулись наутек — то ли от него, то ли от незнакомого света, — разбежались по комнате и исчезли во мраке. Изжеванные листы манускрипта были разбросаны вокруг открытого сундука. Открытого, как понял Ханс-Юрген, крысами. Он нахмурился, затем наклонился, чтобы собрать листки. Крысы становились все более наглыми и сообразительными. Ханс-Юрген знал, что они по-прежнему в комнате. Это было той же игрой, в которую играли дети, — Крысиной игрой, которая основывалась на такой именно тактике. Вместо того чтобы исчезнуть в норах, крысы прятались в каком-нибудь темном или недоступном углу, сидя тихо и неподвижно, пока не заключали, что опасность миновала, и не выдвигались вперед снова. В комнату они попадали через трещину в стене, которую каким-то образом расширили, — они предпочли вгрызаться в твердый камень, а не атаковать дверь. Загадочное решение. Ханс-Юрген надежно закрыл сундук и вышел в задний дворик за комом земли, чтобы заткнуть крысам проход, а на обратном пути в уме у него стал смутно вырисовываться план охоты прямо в комнате. Ему понадобится палка или что-нибудь еще. Когда он забивал землю в трещину, вдова Лаппи начала орать. Обычное дело. Йорг вернулся. Ханс-Юрген вдавливал землю большим пальцем, но она высыпалась, не желая удерживаться в щели. Может, плеснуть воды? Женщина все орала. Ему придется выйти, если она не перестанет. Иногда его присутствие словно смущало ее. А порой оно же поднимало ее гнев на совершенно новую высоту. Крики не утихали, и примерно через минуту он неохотно отправился разузнать, в чем дело.

Опять он ошибся. Когда он появился, вдова замахивалась своей метлой. Перед ней стоял не Йорг, а какой-то смуглый мужчина, очень старый, с морщинистым лицом, смутно знакомый. Старик с легкостью увертывался от ударов метлы и поднял взгляд, когда Ханс-Юрген возник из тьмы постоялого двора.

— Убийца! — выкрикнула старуха.

— Сама ты убийца, — ответил ей пришелец, по-видимому, ничуть не обеспокоенный этим обвинением. — Помните меня? — обратился он к Хансу-Юргену. — Меня зовут Батиста. — Он указал куда-то в сторону папского дворца. — Я вас помню. По прошлому лету.

Ханс-Юрген кивнул.

— Вы изменились, если не возражаете против упоминания об этом. Или даже если возражаете. Может, заткнешься? — Последние слова были адресованы вдове Лаппи, и та, как ни странно, так и сделала. — Так или иначе, я зашел попрощаться. Меня зовут Батиста. Не забывайте. Мы неплохо поболтали, я и старина Йорг. Ни единого злого слова. С другой стороны, я ни слова не понимал из всего того, что он говорил.

Батиста слегка приподнял руку в знак приветствия и повернулся к выходу.

— Погодите, — сказал Ханс-Юрген. — Куда вы отправились, если что?

— Отправился? Я? — Батиста снова обернулся, но не остановился, пятясь вниз по улице. — Я никуда не собираюсь. Это вы двое уедете, разве не так? Я имею в виду, теперь, когда его святейшество получил ваше прошение. Построить город под морем, об этом, что ли? Что-то вроде того…

— Церковь! — крикнул Ханс-Юрген в удаляющуюся спину. — Но что это значит — Папа получил прошение?

Батиста, не оборачиваясь, махнул рукой. Ханс-Юрген смотрел, как он уклоняется от детей, играющих в Крысиную игру, и обходит повозку, все еще стоявшую на улице. Возница проснулся, когда Батиста быстро прошел мимо. Один из детей побежал за ним.

Ханс-Юрген вернулся внутрь и продолжил затыкать щель. Они, конечно, снова прогрызут. Лучше было бы взять глину. Или гипс. Или, лучше всего, цемент. Батиста нес какую-то чепуху. Было совершенно ясно, что отца Йорга сегодня вечером что-то задержало. Он знал, что просители проделывали друг с другом разные номера. В первые месяцы Йорг несколько раз возвращался, будучи с ног до головы покрытым меловой пылью или весь мокрый от воды, — Ханс-Юрген полагал, что все-таки от воды. По этим меркам выходка Батисты была весьма замысловатой. Ханс-Юрген стал разглаживать земляной выступ, приводя его вровень с поверхностью стены. Раз-другой они направляли Йорга к воротам Пертуза или же в море грязи позади дворца, где над четырьмя каменными контрфорсами и несколькими сотнями заболоченных траншей должна была, если верить слухам, подняться новая базилика. Чтобы выбраться оттуда, приору могло потребоваться несколько часов, и ему, Хансу-Юргену, вскоре, вероятно, придется отправиться на его поиски. Да, глупая шутка. Никаких сомнений. Или почти никаких. Хотя, чисто предположительно…

— Грязный убийца!

Нет. Ничего подобного, потому что это, разумеется, Йорг. Вдова, по всей видимости, уже истратила сегодняшний заряд ненависти и после единственного слабого восклицания она умолкла. Ханс-Юрген снова приступил к своим трудам, под разными углами посветил масляной лампой на поверхность заплаты. Совершенно гладкая. Вот-вот раздадутся шаркающие шаги. Потом последует вопрос: «Брат, вы здесь?» Он ответит, что да. Приор направится к своему сундуку и достанет бумаги. Позже он отцепит соломенные тюфяки, которые они теперь подвешивали на веревке, прикрепленной к стене. Сундук тоже придется подвешивать — или же придумать какой-нибудь более прочный запор. Они помолятся. Потом лягут спать. Он разглаживал землю, забитую в крысиный лаз. Может, он попробует убить крыс. Совершенно гладкая. Не было никакого прошения. Никакого прошения никто не получал. Ровная, совершенно ровная. Он отодвинул лампу от заплаты и поставил немного позади себя. Потом у него подпрыгнуло сердце.

Пара башмаков.

Он снова отвернулся к стене. Кто-то стоял у него за спиной, на самом краю его поля зрения. Он ощущал странную невесомость. Может, это тоже было частью розыгрыша, задуманного Батистой? Он провел рукой по стене в тридцатый, должно быть, раз, чувствуя, как колотится у него в груди сердце.

— Вы не можете вечно делать вид, что меня здесь нет, брат Ханс-Юрген.

Он неловко повернулся на каблуках, готовый встать и… И что? Защищаться? Такое намерение было едва ли не комичным, но, кажется, он все-таки вставал. Прежде чем он успел это сделать, новоприбывший опустил ему на плечо твердую руку и присел на корточки рядом с ним. Лицо его наклонилось, оказавшись в круге света от лампы.