Читать книгу "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

Это импозантный и поучительный праздник для каждого из монархов, на который и они, и народы их шлют приветствия, проникнутые самым искренним почтением к светлому образу государя, не только 25 лет царствовавшего, но 25 лет дававшего собою на троне пример царствования.

Еще далеко до семейных связей нашего Державного Дома с датскою королевскою династиею – симпатии России к Дании, к этому небольшому, как маяк на европейском море светившему своими народными достоинствами полуострову, были несомненны.

Когда же наш нынешний Государь у смертного одра Своего покойного брата вместе с земною долею – принял от Бога указание, с кем разделить свою жизнь, – Дания, оставаясь России симпатичной, стала ей и родною. Взрывы народного поэтического чувства приветствовали Принцессу Дагмару, дочь Короля Христиана IX, в 1866 году.

Прибыв в Россию, Она принесла с Собою то прекрасное приданое, которым снабдил Ее Ее Родитель, Король – честный человек, – святое благоговение к семейному быту, как к основе счастья на земле, и вот двадцать два года благословляемых Богом семейной жизни Их Императорских Величеств являются и образцом для подражания десятков миллионов верноподданных, и видимою причиною благодати Господней, почивающей на Царских Супругах и на Детях Их…

А благодать Господня, почивающая на Царе и Семье его, хранит и народ Их…

При этой мысли само собою становится понятным то сердечное общение, которое в России влечет многих и многих мысленно на праздник Короля Датского Христиана IX. Этих русских сердечных чувств да будет перед ним истолкователем наш Царский Первенец…

В Царице, давшей себя 17 октября перевязать после всех раненых, в Царице, победившей свои страдания от раны, чтобы помогать другим, в Царице, сказавшей твердым голосом: «Я не уеду отсюда, пока последний раненый не будет уложен», – Россия, сквозь слезы гордости и умиления, приветствовала не только Супругу Русского Царя, но и Дочь Короля Датского Христиана IX.

Да здравствует Король-юбиляр!

3 ноября вечером

Странные люди, печальное недоразумение. Только что вернулся от И. Н. Дурново. Он сегодня, возвращаясь из Гатчины, ехал в вагоне с [Д. А.] Толстым, Победоносцевым и Деляновым. Все три на него накинулись:

– А ваш друг Мещерский опять чорт знает что написал.

– Что? Я не читал.

– Как что? Сегодня в Дневнике он всех инженеров назвал мошенниками, разве это можно, целое ведомство, помилуйте!

– Ну может быть, увлекся.

– И это в монархическом государстве, – говорит Толстой, – помилуйте, сегодня Министерство путей сообщения, завтра что-нибудь случится – мое министерство!

– И охота ему трогать этих инженеров, – говорит Делянов, – ну выругал раз, и довольно; ведь может хорошо писать; как это он намедни про австрийскую печать писал[856], прекрасно, а сегодня чорт знает что!

Итак, вот Петербург: сегодня путейцы, а завтра меня, говорит министр, забывая, что сегодня пишешь под влиянием события, раз в 1000 лет бывающего, и которое, надеюсь, завтра не повторится.

И как пишется история! Я написал письмо Посьету – говорят, что оно ругательное!

Я в Дневнике пишу, что цифры, обнародованные «Журналом М[инистерст]ва путей сообщения» по Азовской дороге неверны, ибо составлены для того, чтобы скрыть мошенничества – а Толстой и другие говорят, что я целое ведомство инженеров называю мошенниками!

– И знаете, что в особенности гадко, – сказал я Дурново, – что Толстой в душе сочувствует мне и этим же словам, а негодует только для того, чтобы в унисон петь с Победоносцевым, который теперь ему нужен для Госуд[арственного] совета по его проектам!

– И наверное, – ответил Дурново, – но все-таки дайте мне слово, что вы больше инженеров ругать не будете.

Я дал слово!

Мы заговорили с Дурново о проекте участковых начальников и об уступке гр. Толстого.

– Проект погиб, – сказал, грустно махнув рукою, Дурново, – я говорил Толстому, но он как будто важности этой уступки не сознает.

– Но нельзя ли спасти дело?

– Как?

– Восстановить вновь то, что было в первоначальном проекте.

– Трудно; как вы это сделаете?

Я сообщил И. Н. Дурново мою мысль и о том, что, по-моему, Государь мог бы специально для этого собрать главных членов Госуд[арственного] совета у Себя и сказать о Своем желании – на счет упразднения мирового судьи в уезде. Тогда бы и Толстой был бы счастлив, и Россия была бы спасена. Ведь Делянов мне говорил когда-то, я помню, будто Государь имел это намерение прежде.

– Да; это было бы отлично; попробуйте, попытка не шутка, напишите об этом Государю, может быть, Бог поможет… Но только ни слова об этой уступке в «Гражданине». Теперь хвалите проект в главных его чертах.

Вот я и вернулся домой, и написал о том в письме Государю. Бог да поможет мне[857].

Вот статья Дневника, вызвавшая строгое осуждение гр. [Д. А.] Толстого, Делянова и Победоносцева[858]:

Среда, 2 ноября.

Сегодня многие, вероятно, подобно мне, читали с горькою усмешкою те цифры, которые «Новое время» поспешило перепечатать из «Журнала Министерства путей сообщения»[859]; цель обнародования этих цифр, очевидно, однородна с тою, которая побуждает разных инженеров-путейцев и их многочисленных друзей в Петербурге (надо отдать справедливость Петербургу: друзей у инженеров-путейцев его почва нарождает много; одних жидов сколько, а если придать к ним все продажные душонки, то наберутся целые полки шампионов[860] путейской чести!) говорить с жаром и увлечением о сальной свече, когда другие говорят о паре калош. Точно такая аналогия существует между опубликованным путейским журналом, очевидно, с целью себя защищать – цифрами, из которых видно, сколько издержано денег и времени на осмотры вагонов Царского поезда и на ремонт Азовской дороги, и обвинениями, на них взводимыми.