Читать книгу "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

Цифры и цифры – вот красноречивые доказательства своей безгрешности и невинности в такую минуту, когда вся Россия убеждается, что Азовская, как и другие многие дороги, платила взятки инженерам всех званий, чтобы иметь право составлять подложные цифровые отчеты на бумаге, а на деле набивать себе самым грабительским образом карманы!

По меньшей мере наивно теперь в такую минуту являться с цифрами, чтобы не сказать цинично. Да ведь эти цифры по Азовской дороге для того и представлены в Министерство путей сообщения, чтобы ими сокрыть обманы и мошенничество; и вот, этими же цифрами пускать в глаза пыль негодующему обществу – это, по моему, повторяю, чересчур…

Да и о цифрах ли говорят теперь русские люди?

Пусть цифры докажут, что мыслимо и возможно где-либо на земном шаре, чтобы поезд со скоростью 65 верст в час мог иметь до 30 тыс. пудов веса.

Пусть цифрами докажут, что такой поезд при таком весе где-либо на земном шаре можно было вести двумя разными паровозами: товарным и скороходным.

Пусть цифрами докажут, что можно быть ответственным за железные дороги в государстве и не считать своим долгом осматривать линии и пробовать паровозы для Царского поезда.

И так далее…

Эти господа инженеры не хотят, или делают вид, что не хотят, понять, что в России дрожат от негодования потому, что они обращались с Царским поездом совершенно так же равнодушно и небрежно, как с любым товарным поездом… И разговаривают о вопросе, точно идет спор о том, кто лучше поет в какой-либо опере… тогда как в России народная злоба и народное правосудие поднимают вопрос: судить ли тех инженеров как преступников по должности или как преступников государственных?

И что день, то эти инженеры и их защитники жидочки с компаниею становятся все развязнее и в иных домах переходят даже в обвинителей… Одни говорят: виновато Министерство финансов, что не давало довольно денег Азовской дороге! Другие говорят: виноват г. Таубе… и никто более, и так далее…

По этому поводу не лишним считаю в pendant[861] к цифрам «Журн[ала] Минист[ерства] путей сообщения», которые никакого интереса не имеют, прибавить справочку, которая par contre[862] и не лишена интереса:

ПРАВИЛА ДВИЖЕНИЯ,

учрежд[енные] Министром путей сообщения 19 июня 1883 г.

Он их представил Правит[ельствующему] Сенату от 27 июня 1883 г. за № 5900 (Постановление), на основании ст. 718 т. XII св. закона, устава путей сообщения.

Наибольшая и средняя скорость движения

§ 69. Наибольшая предельная скорость не должна ни в каком случае превышать:

п. а. 2) для паровоза – диаметр[ом] колес 51/2 фут. не более 65 верст в час.

3) для паровоза – диам[етром] кол[ес] 41/2 фута (товарного) – 45 вер[ст] в час.

п. г. Для двух паровозов, только от 85 до 90 % (87 %) скорости, соответствующей меньшему пределу скорости.

Следовательно, для Императорского поезда 40 верст, а не 64 версты.

[Начало ноября[863] ]

Мое письмо к [К. Н.] Посьету

Так как Посьет рассказывает по городу, что он получил от меня ругательное письмо, и разумеется, такие друзья мои, как Победоносцев, верят в это и в свою очередь рассказывают еще больше про мои грубости, то считаю себя обязанным приложить к сему письмо мое к Посьету, на тот случай, если бы Вашему Величеству угодно было лично удостовериться, действительно ли я написал ругательное письмо.

При этом не лишним считаю добавить, что Посьет и в этом случае подчас странно неискренен. В справедливом негодовании на меня он по получении моего письма, через день, возвращает его мне – с письмом от кого-то – в котором сообщается, что узнав мой почерк адмирал Посьет возвращает мне письмо, не читавши его…

Значит, не читал…

А между тем от него же исходит весть, что я ему написал дерзкое письмо; значит, он его читал, ибо нельзя же, не читавши письма, найти его дерзким…

Значит, где же правда?

Увы, так пишется история и так обращаются с правдою даже благочестивые люди!

30 октября

Милостивый государь

Константин Николаевич

Уцелевшим во мне остатком воспоминаний того давно минувшего времени, когда я видел Вас на поприще воспитателя русского Великого Князя и научился уважать в Вас и моряка, и человека, и преданного слугу Престола – я вхожу в Ваше тяжелое положение настолько искренно и честно, что решаюсь писать Вам.

Две цели побуждают меня к тому: опасение, как бы Вы сами не сделали Ваше положение еще более тяжелым, а паче всего дорогие и святые Вам и мне интересы Нашего возлюбленного Государя.

Правильно или неправильно, пристрастно или незаслуженно, это известно одному Богу, но факт тот, что сверху донизу встревоженное и негодующее общественное мнение возлагает всю нравственную ответственность за ужасное и счастливое событие 17 октября на Вас, и с первого же дня ждет от Вас благородного исповеданья своей ответственности и оставления должности.

Никто не должен сметь упреждать суд Царя, – но всем в данном случае понятно, что если бы как Царь, Верховный Судья дел своих подданных, Государь признал бы Своим долгом внять общественному чувству, как в тревожную минуту внял народному чувству Александр I, заменяя Кутузовым Барклая, то как человек с душою необыкновенно прекрасною, Он может быть остановлен мыслию, что инициатива Его в данном случае к успокоению общественного чувства посредством увольнения Вас от должности затруднена фактом, что во главе приближенных крушением к смертной опасности – Сам Государь и Его Семья!

Вот почему каждый час, на который Вы медлите и отлагаете подать свою отставку из любви к Государю, бесповоротно и бесстрашно, усиливает к Вам дурные чувства всех, ибо со всех сторон слышатся обвинения в том, что Вы не только не хотите признать своей нравственной вины и бравируете общественное чувство, но пользуетесь тем, что Государю с Его высоко и тонко нравственною деликатностью неловко Вас увольнять, чтобы оставаться на Вашем месте и не подавать в отставку.

Это предположение слишком ужасно, чтобы привыкшие Вас уважать могли бы хоть на минуту на нем останавливаться, но раз оно высказывается, люди желающие Вам добра должны желать, чтобы Вы с этим ужасным толком считались.

Считаться с ним значит подать прошение об увольнении.

Вы должны не медля ни минуты это сделать, ибо этого требуют священные интересы Государя. Никогда еще настроение сердец и умов к Государю не доходило до такой чистой и всенародной высоты, как теперь: но – вот три дня, как чуется и слышится со всех сторон, что факт, что Вы остаетесь на своей должности, туманит и холодит смущением это чудное и святое настроение.