Читать книгу "Искушение фараона - Паулина Гейдж"

Хаэмуасу хотелось, чтобы женщина остановилась. Он уже задыхался от жары, да и усталость одолевала все сильнее. Он позвал ее, но слова слетели с губ беззвучным дуновением раскаленного воздуха. «Стой! – в отчаянии молил он мысленно. – Прошу тебя, остановись!» Но женщина по-прежнему продолжала свой путь. Хаэмуасом овладела некая гипнотическая завороженность. Ему смутно казалось, что по краям дороги должна расти зеленая трава, там стоят деревья, отбрасывающие живительную тень, за которую он отдал бы сейчас все на свете, но его попытка свернуть с пути не принесла успеха – он по-прежнему все шагал и шагал вперед, как зачарованный следуя за уверенной поступью женщины, не замечавшей его.

Наконец, с первым неясным светом зари и ранним щебетанием птиц, Хаэмуас проснулся. В комнате царил полумрак. Было тихо. Ночная лампа давно погасла, и он чувствовал слабый запах прогоревшего фитиля, смешивающийся с испарениями своего тела. Он все еще дрожал, не в силах освободиться от кошмара. Простыни были влажными от пота. «Такие сны снятся в лихорадку, – размышлял Хаэмуас, пытаясь приподняться на постели. – В этом все дело». Он посмотрел на ночной столик, на свою кровать, ощупал руками лицо – словно еще раз желая убедиться, что теперь его окружает обычная реальность, жизнь, строящаяся по законам разума и материи. Вдруг он ощутил сильнейшее возбуждение, его охватило чувственное желание такой силы, какого он не помнил уже многие годы.

Хаэмуас некоторое время лежал неподвижно, стараясь восстановить дыхание, успокоить разум. Потом он тихо позвал Касу и приказал приготовить утреннюю ванну и подать завтрак. Дворец уже начинал постепенно просыпаться, но сюда доносились лишь отдаленные звуки. В покоях Хаэмуаса всегда было тише, чем в других частях Пи-Рамзеса.

Каса завязывал сандалии на ногах Хаэмуаса, когда появился Рамоз. Сердце у Хаэмуаса затрепетало, и он приказал глашатаю говорить. Но Рамозу нечего было сказать своему господину.

– Помощники сообщают, царевич, что никто из тех, кого они опросили, не видел свитка и ничего о нем не слышал, – признался он. – Все же мы продолжаем поиски и всем сообщаем об обещанной тобой награде. Мне очень жаль.

Ты не виноват, Рамоз. – Хаэмуас встал и сделал знак рукой – глашатай может идти. Он послал за Амеком. Дожидаясь, пока придет телохранитель, Хаэмуас не мог удержаться от того, чтобы еще раз обыскать и свою опочивальню, и приемную, и зал, ведущий в его личные покои, но все усилия оказались напрасными. Вскоре его уже приветствовал Амек.

– Приготовь мне носилки, – приказал Хаэмуас. – Нынче утром я отправляюсь в храм бога Ра, чтобы вместе с другими жрецами вознести молитвы. – Он и сам не знал, что скажет именно эти слова, как не знал, откуда взялось это непреодолимое желание поехать в храм, вдохнуть аромат ладана, ощутить атмосферу власти и покоя. И все же Хаэмуас остро чувствовал, что, отказавшись от своего намерения, он немедленно об этом пожалеет.

Оставшиеся дни, проведенные в Пи-Рамзесе, были посвящены встречам и беседам с правителями северных и южных земель, с иностранными посланниками, с настоятелями храмов и с отцом. Хаэмуас еще раз навестил мать. Однажды днем в сопровождении надежной охраны он отправился побродить по пестрым городским базарам в поисках подходящего подарка для Шеритры. Съездил поохотиться на болотах в компании хеттского посланника, и оперение незадачливых уток, сбитых хеттом с помощью палки, не шло ни в какое сравнение с роскошным убором из перьев у него на голове.

Нубнофрет, конечно же, позабыла о своем недовольстве. Хаэмуас редко видел ее и Гори, пока наконец не настал день, когда им пора было возвращаться домой в Мемфис. Сам он, казалось, полностью оправился от приступа непонятной болезни, одолевшей его в тот вечер, когда он потерял свиток. К его вящему огорчению, свитка так и не нашли. Он, впрочем, и не надеялся. Глубоко в его душе зрело твердое убеждение, что здесь не обошлось без вмешательства духов, что по какой-то, понятной лишь им одним причине на мгновение стерлась граница между миром живых и мертвых, и он сам стал именно той точкой, в которой дрогнула разделявшая их стена. Тот старик был или великим чародеем, владеющим тайнами общения с невидимыми силами, – Хаэмуас, однако, в этом сомневался, – или же воплощением некоего духа, а свиток его – не более чем струйка дыма, небесное облачко, растаявшее без следа при первых признаках зари.

Предсказания гороскопа, ясно виденный им обрывок свитка, сморщенный и почерневший от пламени факела, настойчивые мольбы старика – все это Хаэмуас постарался упрятать в самые отдаленные уголки памяти. Теперь он вернется домой, займется планами захоронений священного быка Аписа, продолжит раскопки и изыскания в Саккаре и вновь обретет чувство уверенности в себе и собственной правоты. И лишь сон преследовал его с прежней силой. Он ясно помнил каждую мельчайшую деталь, и долго еще обнаженные женские ноги в песке вызывали в его душе острый приступ внезапной опустошенности и сильнейшего желания.

С семьей они отплыли домой, тяжело нагруженные разными хозяйственными покупками, а также подарками для Шеритры и друзей, оставшихся в Мемфисе. За то время, что они гостили у фараона, река разлилась еще сильнее, совсем разбухла и несла свои воды заметно медленнее. Обратная дорога заняла больше времени, несмотря на попутный ветерок, дувший с севера, поскольку судно двигалось против течения и пришлось налечь на весла.

Хаэмуас, охваченный, как всегда, нетерпением поскорее увидеть недвижный лес пальм на фоне пустыни и пирамид, который всегда служил ему знаком приближения родных мест, сидел под навесом на палубе «Амона-повелителя», всецело поглощенный мыслями о предстоящих делах. Нубнофрет проводила время в уединении, дремала, наложив на лицо слой питательного крема, предохраняющего кожу от сухого воздуха пустыни, или играла в настольные игры с Вернуро. Гори и Антеф разбросали по выжженным солнцем доскам палубы свои новые игрушки и головоломки, предназначавшиеся для потрошения, которые им удалось отыскать на городских рынках. «Не может быть никаких сомнений, – думал Хаэмуас, вслушиваясь в плеск весел и хлопанье навеса на ветру, – что нет во всем Египте семьи, столь же удачливой, счастливой и благословенной, как наша».

ГЛАВА 4

Смерть приводит к нему всякого,

И является человек с дрожью в сердце,

И объята душа его ужасом.

Вскоре после завтрака они пришвартовались у пристани в имении Хаэмуаса, слуги тотчас же бросились исполнять свои многочисленные обязанности. Услышав шум, им навстречу выбежала Шеритра. Последовали возгласы приветствий и восторга, поцелуи и объятия. Наконец все удалились в сад. Лодки уже разгружали, и Хаэмуас знал, что вскоре их вытащат на берег, чтобы проверить, в каком они состоянии. Наслаждаясь тем, что он наконец дома, Хаэмуас опустился на траву в тени своих сикомор, рядом присела Шеритра. Фонтан по-прежнему разбрасывал хрустальные струи, разбивавшиеся о каменную чашу. Обезьяны с обычным своим высокомерием наблюдали за его прибытием, потом снова уселись, развалившись в траве рядом с дорожкой. Удобный старый дом, его высушенные солнцем стены, великолепные цветы – все радовалось возвращению хозяина. До его слуха изнутри дома доносились голоса и шум: это слуги занимались своей работой. Вскоре Иб обратится к нему с вопросом, где подавать обед – на открытом воздухе или же в прохладной столовой, а Пенбу, освежившись с дороги, уже будет ждать его в кабинете. Хаэмуас смотрел, как дочка радуется подаркам, как светится счастьем ее неприметное личико, а Нубнофрет в кои-то веки не высказывает своих бесконечных замечаний и советов при виде того, что дочка ссутулилась, склонившись над грудой ярких украшений, скатанными в рулоны тканями и разными безделушками.