Читать книгу "Пора созревания - Барбара Фришмут"

— Да, — сказала я, — и он не единственный из шайки, которая считала наши края достаточно надежным убежищем. И Кальтенбруннер, и Эйгрубер жили здесь, и семейство Геббельс непродолжительное время отражалось в водах Грундлзее.

Августа задумчиво покачала головой и взглянула на часы. Я проследила за ее взглядом. Половина одиннадцатого.

— Если ты не собираешься пропустить второе за сегодняшний день свидание…

Но она уже встала.

— Кстати, доктор Самур-оглы, случаем, не звонил?

Она была в дверях, когда затрещал факс. Она аж изменилась в лице, так ей было жаль, что нельзя дождаться, пока факс выплюнет рулон с сообщением. Она подозревала — и не без основания, — что это привет из Стамбула. Но позволить себе обмануть Пат дважды за один день она не могла.

Я быстро прошлась по саду. Последние несколько дней стояла чудесная сухая погода. Может, необходим полив? Мой дом расположен на склоне, дождь мгновенно скатывается вниз и почва высыхает за считаные часы. Ночью стало значительно холоднее, утром выпадает роса, большинству осенних растений влаги довольно, но не всем.

Перед кухонной дверью я увидела какую-то падаль, вроде тех, что Деде Султан заботливо приносит мне в качестве моей доли добычи. Мне не хватает духу хвалить его за самоотречение, но, кажется, он не придает этому особого значения.

Я принесла совок и веник, чтобы перенести в мусорный контейнер свежие останки почившего существа. Пусть они, прикрытые слоями прелой травы и веток, станут лучшей частью садовой земли. Circulus vitiosus.[21]И вдруг мне стало страшно. Потому что, сметая былую частичку жизни на совок, я поняла: это останки сони. Неужели она погибла из-за утреннего тапкометания? Или мой гнев на сонь передался непосредственно Деде Султану? Наверное, я должна более ответственно относиться к своим мыслям.

Достаточно того, что Вендлгард фон Лейслинг поработила их, а теперь они самостоятельно стали проникать в чужой мозг. Или как прикажете это понимать?

Сразу после того, как я проводила в последний путь соню, появился Деде Султан. Как ни в чем не бывало он потерся о мои голые ноги, прошел за мной на кухню, и, поскольку я не слишком расторопно выдала ему сухой корм как вознаграждение за труды, на что он надеялся, он тяпнул меня за лодыжку, стыдись, мол. Но было скорее щекотно, чем больно.

Самур-оглы, как и я, не любил писать на чужом языке, хотя отлично изъяснялся по-немецки. Правописание — сложная штука, кому охота расписываться в собственном невежестве, да еще черным по белому!

Итак, он писал по-турецки. Я взяла скрученные листы с факса и словарь — на всякий случай — и пошла на террасу.

Более столетия назад из турецкого языка выкинули арабские и персидские слова, которые в общем-то прижились, и взяли вместо них древние, из центрально-азиатского лексикона: старотурецкие слова звучали современнее на европейский лад. Например, коньяк назвали kanyak, что означает ни много ни мало «согрей кровь». Школу обозвали okul (от глагола okumak — учиться), что слегка напоминает école.[22]Потом вдруг часть отринутых слов приняли в язык обратно, ибо мусульмане не желали отступать от традиций, а интеллектуалы начали вновь открывать для себя историю Османской империи.

А теперь принялись сочинять новые слова, компьютер у них стал, например, «собирателем знаний» (biligsayar). Каждую придумку турки регистрируют в комиссии по языку, а та решает, какая новация достойна словаря, какая нет. Но даже те слова, что получают официальное одобрение, порой пропадают втуне, потому что люди отказываются их употреблять. Таким образом, словари становятся все толще, а перевод — все затруднительнее.

Самур-оглы жаловался: всю жизнь, то есть столько, сколько занимается Незими, он является жертвой скудости источников, вследствие чего вынужден частенько напрягать интуицию и попадать на почву, не подкрепленную научным знанием. О бытии Незими почти ничего не известно. Есть данные, что он путешествовал от Багдада до Балкан, но насколько далеко он продвинулся на Запад — тайна, покрытая мраком.

Несколько больше ясности с мировоззрением поэта. В конце концов, Незими был не единственным, кто увлекался эзотерикой. Его учитель Фазула также неустанно выискивал подтекст в священных рукописях, мечтая распознать тайные послания святых. «А я, — писал Самур-оглы, — нахожусь в поиске подтекста в письмах Незими».

Впрочем, сначала нужно доказать, что турецкие фрагменты рукописи — действительно письма, то есть имеют конкретного адресата.

В турецком языке отсутствует категория «грамматический род». Обращение в начале письма представляет собой восклицание типа «Отец наш небесный». Несмотря на внимательнейшее изучение, Самур-оглы ни разу не обнаружил имени Вендлгард. Впрочем, оно может возникнуть в виде ребуса или тавтологии. Чтобы не упустить момент, ему нужно больше знать об имени Вендлгард: значение, история. Нельзя ли прислать по факсу соответствующую справку? Это многократно облегчит ему проникновение в лежащий перед ним поверхностный текст. С сердечным приветом и поцелуями во все мои щеки…

Я окинула взглядом горные хребты от раздвоенной вершины Зарштейна до покрытого льдом Дахштейна и сообразила, что, помимо многотомного словаря Гримм, не располагаю никаким подходящим инструментом, чтобы выполнить просьбу Самур-оглы. И конечно, у меня было самое дешевое издание с таким мелким шрифтом, что без лупы лучше к нему и не подступать.

Я быстренько сочинила вопль о помощи и отправила его по факсу в Зальцбург знакомой германистке.

Вновь заняв кресло на террасе, я посмотрела в сад. Мистическое учение, которого придерживался Незими, было завязано на нумерационной структуре слов. Я подсчитала значение «лилии» — 47 — и стала играть со смыслами. После незначительного напряжения интуиции я остановилась на «бытии» — числовой вес 47. Я собралась с духом и взяла «любить» — 47. «Мысль» — 47. «Число» — 47!

Тут я поняла, что с меня довольно. Все это ерунда! Нумерационная структура слов говорит лишь о том, что они имеют одинаковый числовой вес — и ничего больше! На всякий случай вскользь упомяну об этом в письме к Самур-оглы. Может, доктора мои вычисления натолкнут на свежую идею. Все-таки для любой расшифровки необходим отправной пункт…

За розовыми кустами мелькнул почтовый фургон. Я решила оказать корреспонденции личный прием, чтобы не искать ключ от почтового ящика и потом не выцарапывать ногтями письма и газеты из жестяного нутра. Пересекая дом насквозь, я обратила внимание на ятаганчик. Не перенести ли ирис на верхнюю неотапливаемую веранду? В комнатном тепле растение может спутать время года, ведь сезон для него откроется только в конце апреля — начале мая.

Почтальон улыбнулся мне из фургона и протянул через окно пакет.

— А «Стандарт»?

— Не приходил! — Юноша просто сиял. — Знаете, железнодорожные перевозки… — Он поймал мой недовольный взгляд и вздохнул: — Не те, что были раньше!