Читать книгу "Мне повезло вернуться - Артем Шейнин"

Тут на взлетке снова гул раздался. Только уже другой, мощный… Выглянули мы. «Ил-76» взлетает. Тяжелая громадина, а взлетел так круто. Ловушки тепловые отстреливает и все вверх, вверх, повыше…

Вот и полетели домой дембеля… Те, кому повезло дожить. Кто не стал «неизвестным солдатом». Кто возвращается домой не «грузом-200».

Прощай, Марьян! Живите, парни! Удачи вам.

Больше мы особо не разговаривали.

А через полчаса зарокотали снова «вертушки», и оказались они на Гардез. Видно, многие «фрукта» знали — договорился он с пилотами, взяли меня.

На прощание я даже не спросил у него имени. Да мы и не прощались-то особо.

— Ну, ладно, давай!

— Пока…

Так и остались тоже друг для друга неизвестными. Он остался в своем «эвакопункте» в Кабуле. А я полетел в свой Гардез. Да, именно свой. Пока что «моим» был Гардез, а не Москва.

Тогда я еще не понимал «знаков» судьбы. Не мог понять их смысла. Но пока летели до Гардеза, в голове уже не было места мыслям о дембеле. Я вернулся «на землю». Юный «неизвестный солдат» вернул меня.

И правда — нечего думать о дембеле, который непонятно когда. О доме. Пока что моя жизнь, моя реальность и моя перспектива — здесь. На этой войне, которая для кого-то уже кончилась, а для меня и моих товарищей продолжается. И дай бог не закончится раньше срока. А до срока того еще… Долго, нереально долго…

Прилетел в бригаду. Дошел до роты. Над палатками уже трубы печные торчат — зима скоро.

Первым у ротных палаток встретил Мартына. Еще с Ферганы мы вместе — в одном взводе были. И тут тоже. Он уже в тельнике зимнем и белой рубахе от кальсон.

— Привет, Тема. Вернулся?..

— Привет, Олег. Да, вернулся вот. Как оно тут?..

Ничего мне не ответил Мартын. Только глазами своими раскосыми глянул, как ударил. И я сразу понял, как оно… Он-то один из немногих, кто ни в каком госпитале не был, так без передышки с августа и «летал».

— Теперь полегче будет… Давай «подключайся», Тема.

Вот и все. Вхожу в палатку. В глубине дембеля кучкуются…

— О, кого мы видим! Сюда иди!

Началось…

Тогда я не умел читать «знаки» судьбы. Но теперь понимаю, что в тот ноябрьский день 84-го года судьба задала мне два измерения в системе координат, в которой мне предстояло жить еще почти два года. Она показала мне одновременно оба варианта возвращения: лучший и наихудший… И про первый пока нужно забыть. Забыть на два года. А вцепиться в эти горы, в свой пулемет, верить в своих парней и жить. Жить этой жизнью, этим днем, этой минутой. И надеяться не стать «неизвестным солдатом».

До Алихейля оставалось три недели… До нашей первой большой армейской операции. А для кого-то и до последней…

P.S

В ноябре 84-го на кабульской взлетке, у тела неизвестного мне пацана, погибшего под Джелалабадом, я мысленно желал удачи своим ферганским товарищам, попавшим туда служить. Вспоминал Петю Еремеева, Валеркиного друга. Они вместе призвались. Мы были в одном отделении в Фергане. Их разлучил Афган. Оказалось, разлучил навсегда… Месяц спустя, в декабре, на Алихейле, погибнет Валера. А еще через три месяца, в марте 85-го, под Джелалабадом убьют на операции и Петю. Вот и встретились снова два друга… Теперь они снова вместе. Навсегда.

Свечи

(декабрь 1984 года, Гардез)

Уже через несколько дней после возвращения в бригаду все, что было со мной в госпитале, стало казаться лишь несбыточным сном, ненадолго озарившим светом сознание затюканного «шнура».

Начало декабря — зима в разгаре, на улице дубак, снегу навалило. Вечер, на улице темно, в палатке уже затопили буржуйку. Половина наших «урыла» за топливом для нее — выдаваемого угля не хватает. Ведь в бригаду завозится колоннами из Кабула все: и боеприпасы, и горючее, и продукты, и даже уголь. А «духам» все равно, что везет колонна, — мочат все без разбора. И если колонна не может пробиться в Гардез, значит, и есть нечего, и топить нечем.

В одну из таких зимних ночей, когда долго не было колонны с углем, буквально до щепочки был разобран отправленными на поиски топлива молодыми летний клуб. Причем не только сами лавки унесли — даже врытых в землю на 30–40 сантиметров столбиков ни одного не осталось. Все до одного выкопали, выгрызли из промерзшей земли.

Но клуб-то разобрали, а топить и дальше надо. Вот и рыщут «шнуры» по бригаде в поисках хоть каких деревяшек или, если повезет, возможности стырить угольку у зазевавшегося чужого истопника…

Остальные — в ожидании привычного уже: «Один!» Кто-то на стреме в палатке, кто-то мерзнет на улице, ждет своей очереди. Всех нас в палатку не пускают — не хрен баловать… Впрочем, во всем есть свои плюсы — на улице дубак, зато не кантуют, а в палатке можно погреться, но зато и «хапнуть» можно — черт его знает, чего дедушкам со скуки в голову взбредет…

Мы «отлетали» уже почти четыре месяца, осталось еще два. Но нам уже все равно — счет времени потерян, чувство боли атрофировано, чувство голода укоренилось настолько, что пересилить его способно лишь неодолимое желание спать…

И все, чего мы ждем с надеждой на облегчение, — это выходов на боевые. Боевые — это каждому взводу своя задача, и, значит, половина придурков расползется по другим горкам и высоткам. И, значит, доставать будут уже не все.

Боевые — это «армейский» сухпай: две банки каши, тушенка и черные сухари. И, значит, часть его — гарантированно твоя (перловку господам дембелям «не положено»). Боевые — это сон на бронежилете под открытым небом или в окопе под плащпалаткой. И, значит, никаких наведений порядка и неизбежных после этого звиздюлей. На боевых, правда, мины и стреляют — но ведь не постоянно же, не 24 часа в сутки. А в бригаде-то «шуршишь» без передыху. Короче, война — это хоть какая-то жизнь…

Уже второй день нас готовят к смотру перед какой-то «армейской операцией». Что это такое и чем она отличается от операции обычной, мы не знаем, но, похоже, отличается. Во всяком случае, никогда ротный и взводные не уделяли столько внимания тому, что лежит у нас в РД.

Алихейль какой-то… Эх, скорей бы уже «на войну» — «летать» уже сил никаких нету. Хоть на Алихейль, хоть к черту на кулички…

Вот и моя очередь в палатку идти… В тамбур заходишь — как из самолета выпрыгиваешь… Только там три секунды, раскрылся купол — и кайф. А тут — сразу об землю… В дальнем углу палатки собрались «ветераны» и дембеля первого взвода. Серега Волк что-то негромко поет под гитару. Почти идиллия…

О чем-то дальнем, неземном,

О чем-то близком и родном,

Сгорая, плачут свечи.[6]

Вот ведь сидят, слушают песню — нормальные же пацаны… Ну вот, меня заметили. Эх, сейчас начнется…