Читать книгу "Времеубежище - Георги Господинов"

разрушения семьи

В одном швейцарском селе произошел случай: отец вернулся домой и застал там незнакомцев — женщину и двух молодых людей, которые сидели и спокойно разговаривали. Он быстренько запер их снаружи и позвонил в полицию. Полицейский патруль оцепил дом.

«Отец, что с тобой?» — кричали изнутри сыновья.

Некоторые считают, что участившиеся случаи потери памяти вызваны чем-то вроде вируса, который достигает гиппокампа, разрушает клетки мозга и блокирует нейротрансмиттеры. Таким образом мозг, это высшее творение природы, всего за год превращается в бесформенную массу. Несколько всемирно известных ученых забили тревогу, приводя в пример пчел и их таинственное исчезновение, утверждая, что так называемый коллапс пчелиных колоний по сути и есть механизм Альцгеймера, только применимый к людям и их семьям.

Синдром перескакивания пластинки

Однажды, пробудившись после ночного кошмара, молодые мужчина и женщина обнаружили странные перемены.

Время перескочило, как перескакивали когда-то пластинки. Вечером они, как всегда, легли спать, а проснулись спустя двадцать лет. Ночью им снились беспокойные сны, а проснувшись, они почувствовали, что с их телами не все в порядке: они были скованны и болели; пара чувствовала себя кем-то вроде членистоногих. В комнату ворвались какие-то незнакомые дети и закричали, что пора вставать, что они и так весь день проспали.

— Вы кто? — спросили их взрослые. — Подождите немного снаружи…

— Что с моими волосами, черт возьми? Что мы пили вчера на тусовке?.. Ты помнишь, что тебе снилось?

— Нет, полный провал в памяти…

— И я ничего не помню.

— Гм… Подожди, подожди… Были какие-то люди, с чем-то меня поздравляли… потом все теряется… Попробуй ты вспомнить.

— Мне нужно было домой, я как раз сдала экзамен за третий курс…

— Мы ведь в одной группе?

— Да, и мне нужно было позвонить родителям, предупредить, что я не приду ночевать. — Смотрит на часы. — Может, сейчас позвонить… Постой, какой сейчас год?

— Нуда, к черту, делись мои волосы? — Он снова проводит рукой по лысой голове.

— Мы встречались с тобой несколько месяцев. Вечером, когда мы напились, ты сделал мне предложение.

— Каких только глупостей не наговорит человек, когда напьется…

— Но мы это явно сделали…

— Ничего не помню. Это не та квартира!

— Наверно, мы все-таки поженились. Где-то работали. Возможно, у нас были друзья. Ничего не помню, ничегошеньки. Может, мы ездили на море?.. Наверно, ездили… Ты знаешь, как зовут детей?

— О чем ты говоришь? Я вообще без понятия.

— Нужно сходить к врачу.

— К какому врачу? И что мы ему скажем?

— Скажем: мы сегодня проснулись, и оказалось, что прошло двадцать лет, а мы ничего не почувствовали.

— Ты смотрела на календарь?

— Да, смотрела. Сейчас две тысячи двадцатый.

— Но это же другой век!

— Подожди, когда мы были на третьем курсе? В каком году это было? Когда случилась та вечеринка?

— Кажется, в девяносто восьмом…

— Именно. Мы тогда после экзамена напились… Черт, не помню, по какому предмету был экзамен… И ты осталась у меня. Было что было… а потом мы уснули. Но тогда мне было двадцать три и на голове у меня были волосы…

— И у тебя не было столько… Я хочу сказать, ты был худым.

— Да ты тоже выглядела по-другому…

— И что скажем врачу? Этим утром мы проснулись, и последнее, что помним, это то, что легли спать в июне тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Ужасно, но мы проспали двадцать лет. «А кто вас заставлял спать двадцать лет? — спросит врач. — На что жалуетесь?»

— Я оплешивел, — скажу, а ты посетуешь, что постарела. Мы ничего не помним. Абсолютно ничего…

Они укрываются с головой и снова засыпают в надежде, что на этот раз время потечет вспять и они проснутся снова в той квартире…

Защищенное время

32

Следующим шагом стало решение Гаустина открыть двери клиник для лечения прошлым и для родственников пациентов. Потом появились желающие жить в конкретных годах, не будучи сопровождающими. Люди, которым было неуютно в настоящем времени. Наверное, кто-то из них испытывал ностальгию по своим счастливым годам, а кто-то чувствовал, что мир неудержимо катится вниз и будущего просто нет. Вокруг витала какая-то тревожность: казалось, вздохнешь поглубже и ощутишь ее тонкий аромат.

Я не мог для себя решить, насколько безопасно практически здоровому человеку находиться в клинике. Допустимо ли такое смешение? Или же право на прошлое священно, как утверждал Гаустин, и им могут пользоваться все без исключения? Если не дать людям возможность воплотить желаемое здесь, они найдут способ получить это где-то еще. Так называемые «гостиницы прошлого» стали появляться как грибы после дождя.

Гаустин не испытывал моих колебаний и постепенно разнообразил работу клиник. Человек, чьей навязчивой идеей было прошлое, с радостью расширял поле деятельности, но очень осторожно. Я не уверен, что у него имелась какая-то определенная стратегия или что он жаждал обогащения (хотя, возможно, такая мысль его и посещала). Думаю, он стремился к чему-то неизмеримо большему, чем солидный чек. Ему хотелось проникнуть в часовой механизм самого времени, подтолкнуть какое-то колесико, замедлить ход, попытаться вернуть стрелки назад.

Этим идея Гаустина не ограничивалась. Очень сложно прийти, словно на фитнес, всего на несколько часов, а остаться на… он не сказал «навечно»… на неделю, месяц, год. Просто остаться жить в этом месте. Говорю о «месте», но вижу, что слово совершенно неподходящее. По сути, Гаустин хотел открыть время для всех. Именно об этом и шла речь. То, что другие измеряли пространством, квадратными метрами или сотками, он измерял годами.

Наш эксперимент заключался в том, чтобы создать защищенное прошлое, или защищенное время. Убежище во времени. Нам хотелось открыть окошко во времени, чтобы там могли жить не только больные, но и их родственники. Дать шанс никогда не разлучавшимся пожилым парам остаться вместе. Дочерям и сыновьям, скорее дочерям, которые хотели провести с матерью или отцом еще хотя бы месяц или даже год, прежде чем все окончательно рухнет. Но так, чтобы они не просто сидели возле постели больного в стерильной белой палате. Нужно было, чтобы они остались в одном и том же году, встретившись в единственно возможном «месте» — в году, что все еще тлеет в гаснущей памяти родителя.

Последний матч

33

Теплым июльским вечером 1978-го я шел по улице. Откуда-то долетало: «…such a lovely place, such a lovely place, such a lovely face…» В тот год песня «Hotel California» группы Eagles звучала повсюду. Мрачная и завораживающая, она буквально гипнотизировала слушателей. Музыкальные издания пророчили ей блестящее будущее, но