Читать книгу "Дворянин из Рыбных лавок - Олег Кудрин"

Работяги согласно кивнули головой. И удалились резвым шагом, радуясь, что легко отделались.

А двое других повели Афанасия и Натана на тот хутор, где они работали. Да не той дорогой, что сами бежали, а аккуратными дорожками, дабы барскую одежду не загрязнить, не попортить. Хутор, куда они шли, был богат на разнообразную, издалека видную растительность. Причем в том, как это высаживалось и росло, чувствовалась глубокая продуманность и умелые руки. Всё стало ясно, когда им представили хозяина дома и участка. Одет он был странно, вроде по-барски, однако с большим кожаным передником, измазанным в земле, и держал в руках виноградные саженцы— по-видимому, Chardonnay. В прошлом году кто-то прослышал, якобы Ланжерон особенно уважает виноград и вино именно этого сорта, и теперь многие возжелали узнать, что это за волшебные плоды и напиток. А хозяин хутора, вероятно, должен был помочь одесситам в распространении сего сорта.

Вскоре выяснилось, что он плохонько говорит по-русски. Дрымов загрустил, поскольку с другими языками у него были сложные отношения. Однако же на этот случай имелся господин Горлиж. Хозяин хутора оказался ученым садоводом французской школы, которого еще Ришелье высмотрел для Одессы в одном из магнатских маетков да переманил оттуда. А уж здесь, в городе, где Дюк делал разведение господских садов, аллей модным и престижным занятием, времени для безделья у именитого садовника не оставалось.

Выяснилось, что он много лет проработал в Версале. Можно представить, как обрадовало его парижское произношение Натана. Пока они говорили о всякой французской чепухе и прежде всего о Париже, Афанасий теребил пальцами по сабле. А потом даже кашлянул, показывая, что пора переходить к делу. Натану же ужасно не хотелось заканчивать разговор. Он давно не общался так легко и весело, да еще на французском. Пожалуй, с тех пор, как уехал из Парижа и перестал видеться с Другом-Бальсса. Однако Дрымов кашлянул повторно. И Горлис произнес, разведя руками: «Le travail ne peut pas attendre, car Le Temps est capital… comme Paris est capitale pour la France»[18]. Садовник коротко хохотнул, и они начали говорить о делах.

Впрочем, этот разговор оказался менее увлекательным и пространным, чем беседа о парижских интересностях. Слава богу, Натан не забыл взять конверт с портретом убитого в Рыбных лавках. Профессор-садовод не сразу и не вполне уверенно, но признал в рисунке своего дачного соседа. А еще рассказал, что сосед появился на хуторе недавно, не более года назад. Приходил представиться. Назвался буковинским дворянином Григорием Гологуром. После того заходил еще несколько раз советоваться по вопросам. Тогда же попросил присмотреть по-соседски за хутором, когда его не будет. Французский у соседа был хороший, грамотный. Однако же с ощутимым акцентом, как показалось — польским.

При сём рассказе уши у Горлиса насторожились. Буковина — так близко к его родным местам. Это ведь как там… Ну, отец еще рассказывал на уроках географических. Вот, вспомнил: Черновицкий округ Королевства Галиции и Лодомерии. Там действительно много всякого намешано — и польского, и молдавского, и разного иного. Но любопытнее всего в рассказе француза было то, что откупщик рыбной лавки на хуторском месте жительства представился соседу уже дворянином. Зачем? Ведь это так нетрудно проверить. А садовник с разными людьми общается, вдруг где-то расскажет, упомянет. Хотя вероятность сего не так уж велика. Более всего это походило на то, что действительно дворянину опостылело притворяться торговцем в рыбных рядах. И он решился засвидетельствовать свое истинное происхождение при первом удобном и всё ж не столь уж рискованном случае…

Но более ничего француз садовник рассказать не мог. Ну и да, отправил двух своих работников на помощь дознавателям, снабдив их инструментом. Эти же работники привели Натана и Дрымова на другой хутор. А там уж управляющий был готов к разговору. Поскольку он был русским, то тут уж Афанасий общался. Здесь информации было немногим больше. Зная, что последний год хозяина на хуторе нет, а имеется лишь управляющий, сосед на особый визит не сподобился. Как-то пересекшись при спуске к морю, представился Григорием. Фамилию, кажется, даже не назвал. Или забылась. «Как-как говорите? Гологур? Нет-нет, не вспоминается, должно быть, и вправду не называл».

Григорий наезжал на хутор раз или несколько раз в неделю. Но это когда морозов не было. В морозы тоже наезжал, но реже. Печь-то в доме была, можно и зимой жить. Жизнь вел спокойную. Иногда к нему приходили то ли гости, то ли работники, потому что очень уж разношерстная публика. Но всё мужчины. Чтобы женщины приезжали, сосед управляющий не видел. Вот и всё. Ах, да — еще на показанный портретный рисунок убитого отреагировал неопределенно. Сказал, что по одной, да еще столь короткой встрече трудно прочно запомнить человек наверняка. Но всё же, по его словам, на рисунке было «нечто похожее» на его соседа Григория… Ну и двух работников с инструментом он в помощь Дрымову тоже выделил.

Теперь-то с четырьмя помощниками, да не безрукими и бестолковыми, как большинство нижних чинов в полиции, вскрывать и обследовать хутор, на котором хозяйствовал Гологур, было проще простого. Вблизи дом выглядел лучше, чем издалека (а может, просто привыкли, пока с разных сторон обхаживали да смотрели). Скульптур под античность по моде богатых хуторов во дворе не стояло. Какая-то растительность вкруг дома подрасти успела, но не так густо, как у соседей. Натан попросил Дрымова и четверых помощником обождать. И пока он всё не осмотрит, внутри двора не ходить, дабы не затаптывать следы. Это тоже была школа Видока: искать отпечатки — ног, обуви, колес, лежавших или перетаскиваемых предметов. Все почтительно застыли, глядя на странные согбенные хождения Натана — буквой «Г». Увы, на сей раз на земле внутри двора ничего этакого высмотреть не удалось. Но окружающим сего показывать нельзя было. Поэтому Горлис произнес вполголоса, как бы размышляя: «Да, многое теперь яснее…»

Осмотрели дачный дом вблизи. На фронтоне были прибиты довольно большие деревянные буквы, складывающиеся в слово Inconstant. Что по-французски, а равно и по-английски, означает «непостоянный». Забавный девиз для дачного дома. При этом женщины сюда почему-то не ездили.

Работники вскрыли жилище. Им велено было ожидать снаружи, пока господа Дрымов и Горлиж осмотрят всё внутри. Обставлена дача была не роскошно, но прилично — вся нужная мебель, другие принадлежности, письменные, кухонные, хозяйственные. Печь, имевшаяся в доме, подходила как для обогрева при похолодании, так и для приготовления пищи.

Обследовали внимательно все три имевшиеся комнаты. Всюду — исключительно мужские личные вещи, одежда. Причем двух типов — на мелкого торговца и на человека более высокого происхождения, сходного размера, что подтверждало многое из увиденного и надуманного ранее. В рабочем бюро оказалась лишь чистая бумага. Чернила и перо — относительно свежие. И ни одной исписанной бумажки! Слазали на чердак, тут уж пуская рабочих впереди. Казалось, что вся встряхнутая пыль на них осядет. На горище вообще было пусто, ничего, кроме пыли.