Читать книгу "Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм - Дмитрий Кралечкин"

Первое решение – это «полный цикл», то есть замыкание двух бесконечностей, национальной железной дороги и бесконечной колониальной системы, в единую схему, что означает отказ от лицемерной имперской эпистемологии и, соответственно, полную проработку всех этапов цикла, полный reverse engineering. Модернизация – это то, что постоянно сдвигает оппозицию сделанного и найденного (или произведенного и присутствующего) в сторону сделанного и произведенного, а затем и к условиям производства, сделанности чего бы то ни было. Не вполне модернизированная Англия предпочитает цепляться за пережитки прошлого (в том числе и за монархию) не потому, что она отстала, а потому, что эти пережитки предлагают удобный интерфейс для жизни, которая сама им не соответствует, не коррелирует им. Пережитки – это то найденное, что позволяет удачно справляться со сделанным и даже делать что-то новое. Возможно, они тоже были когда-то сделаны, однако это уже не важно, они настолько «седиментированы», что представляются не артефактами, а данностями. Термин «седиментация» употребляется здесь в феноменологическом смысле: феноменология выступает решением «полного цикла», предполагающим обратный инжиниринг цепочек знания вплоть до предельных конститутивных актов, то есть практик, позволяющих собирать и представлять все то, что впоследствии будет считаться данностью.

Положение феноменологии можно описать не в ее собственных терминах (которые могли быть идеалистическими), а в терминах сдвига в самих моделях знания. Утилитаристское знание, процветающее и сегодня в некоторых разделах аналитической философии, требует, прежде всего, связывания, протоколирования независимых инстанций. Моделирование, теории игр и другие появившиеся уже в XX веке области прикладного знания исходят из базовой посылки онтологической «некооперативности». И дело не только в хрестоматийном примере «дилеммы заключенного», но и в самом понимании знания как картографирования нескооперированного поведения – людей, молекул, государств, экономических систем (рынка) и т. п. Множество всевозможных научных, управленческих и практических направлений, формирующихся в XIX веке с развитием вероятностных, эволюционных и статистических подходов, отсылает так или иначе к принципам некооперативности и нескоординированности, не отменяющих, однако, регулярности. Некооперативность работает уже на уровне классической механики (и, в пределе, в декартовой протяженности): при ударе одного шара по другому, как подчеркивал Юм, а вслед за ним Мейясу[30], может произойти множество событий, однако реализуется один вариант, который можно узнать апостериорно, установив некий эмпирический закон. Некооперативность движения шаров (первый ничего не знает о другом до факта соударения, и мы ничего не узнаем о последствиях, пока не установим описательный закон), некооперативность развития биологических видов, которые не подлаживаются друг под друга, а всего лишь сосуществуют, выживая или вымирая, указывает на принципиальную онтологическую разнесенность, не-дальнодействие, дистанцию, которая, однако, не означает беспомощности: напротив, мы, действуя на одно, действуем на другое, коррелируем: вступаем в брак и сохраняем заморский бизнес, повышаем цены на один товар и тем самым понижаем на другой, уменьшаем процентную ставку и развиваем кредитование и т. п. – надо лишь знать, как это делать, но это знание может быть лишь эмпирическим и не всегда до конца обоснованным.

Если американский прагматизм полностью встраивается в эту логику некооперативной, нескоординированной игры, порождающей, однако, закономерности, то немецкая философия к началу XX века, напротив, по сути отказывается от «знания», что было в определенной степени заметно уже в немецкой классической философии, но в полной мере проявилось в феноменологии. Что может быть противопоставлено имперскому протоколированию, картографированию, эмпирическим исследованиям на дальних островах, статистике и т. п.? Только «полный цикл» или – в другом варианте – вертикальная интеграция. Вернуться к «кооперативным» эпистемологиям невозможно: Гуссерль, отказываясь от проекта математической психологии, то есть от собственно эмпирического изучения математики в рамках экспериментальной психологии, на самом деле не может вернуться к платонизму в чистом виде как собственно кооперативной эпистемологии. Теория врожденных идей в ее общепринятом (и обычно критикуемом) смысле означает всего лишь глобальную кооперацию познавательных способностей с миром. Мы знаем о мире лишь потому, что он сам знает нас как существ, этому миру принадлежащих. После Канта и науки XIX века такое решение невозможно. Однако возможно – и для Германии вполне логично – решение форсированной модернизации, то есть определения всех производственных условий для любой интеракции в том или ином процессе познания/производства.

Фундирование как основной момент феноменологии – это не обоснование, а логика вертикальной интеграции, то есть не столько «дедукция категорий» в кантианском стиле, сколько необходимость скупить всех поставщиков и контролировать производство знания от начальных этапов до последних, от inputs до outputs[31]. Естественная установка – это именно установка «независимости», то есть мир, в котором все существует само по себе, отдельно друг от друга, вне сознания как инстанции интеграции, некооперативно. Например, «бытие-в-мире» понимается в естественной установке как простой факт соположения или геометрического вхождения одного в другое, так что на месте одного всегда может быть другое. В феноменологии одна нестандартная империя – Германия – смыкается с другой странной империей, империей будущего, то есть США. Принципы феноменологии соответствуют практикам Форда, который платил своим рабочим ровно столько, чтобы купить автомобиль «Модель Т»: по сути, это деньги, уже выведенные из оборота в сторону эссенциального товара, товара с большой буквы Т. Точно так же и Гуссерль использует принцип исполнения или полной интуиции, который должны применять пользователи феноменологии, получая за свои усилия феномен, не больше и не меньше. В феноменологии важно не перебрать и не недобрать. Фундирование, задающее возможность полного цикла, располагается не на том уровне, что и собственно «знание» или какие-то производственные процессы, оно постоянно отступает назад, что создает двойной эффект, характерный для феноменологии как собственно модернистского проекта, не узнавшего самого себя (хотя, разумеется, практики феноменологической редукции как остранения стали общим местом модернистских дискурсов). Во-первых, феноменология постоянно обещает добраться до таких условий производства, которые принципиально не улавливаются эмпирическим знанием, хотя и определяют его место/возможность. Фундирование намекает на фундаментализм, однако это фундаментализм вечного форсированного стартапа, который еще только должен состояться. И это второе качество – пролонгация самой модернизации в области знания, которая должна каждый раз восстанавливать все более общую и исходную «среду разработки». Вопрос феноменологии не в том, как картографировать рутинные знания, а в том, как воссоздать среду разработки, которая скрывается за этими рутинными навыками и практиками, которые, следовательно, не могут оставаться пустыми и поверхностными. Комплекс знаний, образовавшихся во второй половине XIX века (эволюционная теория, теория вероятностей, статистика, социология и т. п.), неизменно порождал искушение их «дополнить», довести до более фундаментальной теории, которая бы объясняла поверхностные эффекты. Феноменология, взявшись первоначально за математику и логику, по сути, облегчила себе задачу, поскольку могла искать условия конституирования вблизи кооперативных сущностей, правда, не возвращаясь непосредственно к ним (и, соответственно, не смешивая конституирование с конструированием).