Читать книгу "Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга - Николай Жаринов"

Теперь он стоял у окна и воскрешал в памяти ту минуту. Что это могло быть еще, как не любовь, которая вот так пришла к нему заявить о себе?

Но была ли это любовь? Ощущение, что он хочет умереть возле нее, было явно преувеличенным: он тогда виделся с ней лишь второй раз в жизни! Уж не истерия ли это человека, осознавшего свою неспособность к любви и потому разыгравшего перед самим собой это чувство? К тому же его подсознание оказалось столь малодушным, что избрало для своей комедии всего-навсего жалкую официантку из захолустного городка, не имевшую почти никакого шанса войти в его жизнь!

Он смотрел поверх двора на грязные стены и понимал, что так до конца и не знает, была ли это истерия или любовь.

И ему было грустно, что в таком положении, когда настоящий мужчина сумел бы не мешкая действовать, он колеблется и лишает самые прекрасные мгновения в жизни (он стоял на коленях у изголовья Терезы, и казалось ему, что он не вынесет ее смерти) их значения.

Он злился на себя, но потом вдруг его осенило, что не знать, чего он хочет, вполне, по сути, естественно.

Мы никогда не можем знать, чего мы должны хотеть, ибо проживаем одну-единственную жизнь и не можем ни сравнить ее со своими предыдущими жизнями, ни исправить ее в жизнях последующих.

Лучше ли быть с Терезой или остаться одному?

Нет никакой возможности проверить, какое решение лучше, ибо нет никакого сравнения. Мы проживаем все разом, впервые и без подготовки. Как если бы актер играл свою роль в спектакле без всякой репетиции. Но чего стоит жизнь, если первая же ее репетиция есть уже сама жизнь? Вот почему жизнь всегда подобна наброску. Но и «набросок» не точное слово, поскольку набросок всегда начертание чего-то, подготовка к той или иной картине, тогда как набросок, каким является наша жизнь, – набросок к ничему, начертание, так и не воплощенное в картину.

Einmal ist keinmal, повторяет Томаш немецкую поговорку. Единожды – все равно что никогда. Если нам суждено проживать одну-единственную жизнь – это значит, мы не жили вовсе».

(Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия»)

Многие скажут, что этот отрывок слишком депрессивен, что он лишает надежды. Но это не так, он просто позволяет взглянуть на мир под новым углом. Набросок к тому, чего никогда не будет, начертание, так и не воплощённое в картину… Разве не это является самым большим источником вдохновения. Как у Фёдора Тютчева: «Мысль изречённая есть ложь».

Жизнь – каменная глыба, чтобы создать из неё искусство, ты должен отсечь всё лишнее. Но что является лишним? Этого не понять никогда. Поэтому каменная глыба, первое пятно краски на холсте, первое слово в тексте, решение в жизни – это самый волнительный и потрясающий акт творения. Это чистейшая импровизация, которая уже никогда не повторится вновь. Она мимолётна и легка. В этом её прелесть.

После всего того, что я пережил в 27 лет, после того, как решил поставить на карту всё, меня одолели сомнения.

Было лето, понедельник, оставалось ещё пять недель отпуска. Впереди была поездка в Амстердам, я сидел один в своём кабинете у окна, курил, потягивал вискарь и думал только об одном моменте. Ведь всего день назад на этом подоконнике сидела та, к которой я испытал такие сильные чувства, каких ещё не было у меня.

У нас уже было несколько свиданий, она оставалась у меня на выходные, нам было очень хорошо и легко вместе, но ни о чём серьёзном речи ещё не было. Но знаете, как бывает: достаточно одного момента, одного жеста иногда, чтобы всё изменилось.

День накануне, мы сидим у открытого настежь окна, она – на подоконнике, я – за своим рабочим столом. Слушаем музыку, на удивление – сошлись во вкусах, а это уже большая редкость. Солнце светит, впереди ещё день, дел никаких, настроение – счастье. В колонках песня Feeling good. Поворачиваю голову, смотрю на неё, а чёрт знает, что со мной. То ли свет так падал, то ли ещё что совпало.

Она просто затянулась сигаретой, выдохнула, и солнечные лучи, через этот сигаретный дым просеянные, как-то особенно мягко на её красные волосы легли. И сразу столько в голове смешалось. Столько случайностей совпало в момент. И дым, и песня, и воздух, и свет.

С каждой из этих отдельных случайностей были свои ассоциации. Смешавшись вместе в единый момент, они стали сигналом к тому, чтобы произнести то, о чём можешь потом жалеть. Тогда в едином порыве вдохновения, поняв что хочу, чтобы мы сидели вот так же и через десять, и через двадцать лет, я произнёс простое слово люблю, только не получил ответа.

А день продолжился в том же ритме: приятный вечер и восхитительная, пьяная вином и страстью ночь. Сомнение выбралось только следующим днём. И я ломал себе голову, думая, правильно ли сделал, почему вот так поддался порыву? Быстрые чувства часто пугают, за ними многие видят фальшивку.

Вот и я задавал себе вопрос: насколько реально было то, что произошло? Может, всё это просто гормоны? Химия и цепочка случайных совпадений, которым я придаю слишком большое значение? Может быть, оно так и было. Ведь признавался в любви и до этого. Было только одно «но»: ни разу не совпадало столько случайных событий. А может, я их просто не видел?

А тут был сразу и сигаретный дым, напомнивший мне о море и скалах, и песня любимая от Нины Симон, которая всегда для меня была предвестием счастья, и лёгкий летний ветер, тёплый, мягкий, нежные прикосновения которого к лицу люблю с самого детства, и свет, растворённый в сигаретном дыму, почти осязаемый, как на полотнах любимого Рембрандта. Если и обычное совпадение это было – то одно на миллион. И родившееся чувство нужно было не давить, а дать ему выход. Просто отсечь всё лишнее. И отсёк, и до сих пор не жалею об этом. Даже в самые сложные времена, а близкие люди иногда тоже бывают невыносимы, каждый раз вспоминаю тот момент, и сразу в разы становится легче.

Но в романе Кундеры прекрасно не только описание чувства и его рождения. В нём ещё разбирается и красота языка. Эмоции ведь наши выражаются словами. Необходимо точно знать их значение, чтобы лучше понять самого себя.

Без этого знания познать искусство слова невозможно. Тонкая штука – психология языка. А Милан Кундера мастерски описывает её суть.

«Все языки, восходящие к латыни, образуют слово «сострадание» с помощью приставки «co-» (com-) и корня, который изначально означал «страдание» (поздняя латынь: passio).

На другие языки – например, на чешский, польский, немецкий, шведский – это слово переводится существительным, состоящим из приставки того же значения, сопровождаемой словом «чувство» (по-чешски: soucit; по-польски: wspolczucie; по-немецки: Mitgefuhl; по-шведски: medkansla).

В языках, восходящих к латыни, слово «сострадание» (compassion) означает: мы не можем с холодным сердцем смотреть на страдания другого; или: мы соболезнуем тому, кто страдает. От другого слова, имеющего приблизительно то же значение (от французского pitie, от английского pity, от итальянского pieta и так далее), исходит даже некая снисходительность по отношению к тому, кто страдает. Avoir de la pitie pour une femme означает, что нам лучше, чем женщине, что мы с жалостью склоняемся над ней, снисходим до нее.