Читать книгу "Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга - Николай Жаринов"

Было лето, стояла жара, я в центре Праги сбегал от туристов. Ненавижу эти бесконечные толпы людей с фотоаппаратами и скучающим видом, которые жмут на кнопку затвора каждую секунду, отводят глаза и бегут дальше в тщетной попытке скопировать все открыточные виды, добавив туда немного себя. Кажется, что может быть проще фразы: иди и смотри? Только смотреть многие не умеют. А мне отчаянно хотелось видеть.

Бродил по безлюдным переулкам, лишённым массового лоска открыток, их много, в самом центре Пражского града, недалеко от собора святого Вита. И в этот момент поднялся ветер, небо быстро заволокло тучами, тяжёлыми, свинцово-чёрными. Вмиг потемнело, раздался гром, упали первые крупные капли. Укрыться было негде, и зонт не взял, ускорил шаг и двинулся к собору. Навстречу туристы бегут, камеры прячут, паника, как будто сигнал воздушной тревоги.

А небо разверзлось проливным дождём, смыло людей под навесы и балконы, я продолжил путь – передо мной собор. В том виде, в котором я ещё его не видел. Это громада из камня, устремлённая в небо, величественная и молчаливая, вдруг запела. Заговорила каждая горгулья, потоки слов водой извергая на мостовую. Это был водопад, единый организм, сотканный из разных каменных изваяний. Настоящий архитектор – он ведь тоже творец, он создаёт не здания, а живых существ.

И я стоял перед этим каменным зверем, промокший до нитки, продрогший до костей, а в голове только мысль бродила: «Чёрт, как красиво!» Это было искусство, творящееся передо мной. А людей вокруг не было, все с камерами разбежались, только дедуля один, промокший насквозь, трясущейся рукой на дешёвую мыльницу делал фотографии. А я в голове своей увидел сцену, как будто из фильма, вырванную и обретшую плоть. Площадь, собор, солдаты, эшафот, приговорённый. Почти отдан приказ казнить. И вместе со словами командира волной налетает туча, и море водопадом обрушивается вниз.

Из этой сцены родилась история, первая самостоятельная, пусть и несовершенная. Из этого впечатления родилась любовь к городу, привязавшая сердце алмазной нитью. Сколько ни пробовал, сколько мест ни увидел, а того впечатления не перекрыть, и нить не разорвать. Говорю только за себя: для меня жизнь – фрагменты, отдельные кадры из прошлого с запахом мечты. И пока они есть, запечатлённые в памяти, знаешь, что они могут повториться ещё. Эти кадры, как острова в бушующем море хаоса, не дающие тебе опуститься на дно.

Кундера пишет в своём романе, что образ Терезы родился у него из урчания в животе. И кажется, что это признание – самоубийство писателя, ведь в нём нет ничего, что могло бы быть связано с искусством. Но магия слова – странная штука. Она и банальность превращает в мечту.

Сам Кундера в одном из своих эссе писал: «Роман – продукт алхимии, превращающей женщину в мужчину и мужчину в женщину, жидкую грязь в золото, анекдот в драму! Эта божественная алхимия – то, что составляет власть каждого романиста; тайну, великолепие его искусства!»

Прага известна как столица алхимиков. А алхимия – это прежде всего преображение, трансмутация. Ошибочно считают, что главной целью учёных того времени было найти философский камень, который помогал бы преобразовать свинец в золото. Но это просто расхожий миф. Истинная цель – изменить саму материю, саму природу вещества. Ведь если Бог сотворил Адама из праха, то и человек может овладеть этим знанием. Преобразовать одно в другое. При этом меняется не только материал, но и тот, кто ставит эксперимент.

Разве не это же делает настоящий писатель? Превратить нелепое в возвышенное, грустное в смешное, в двух-трёх словах описать эмоцию так, чтобы она стала частью жизни – не в этом ли главная прелесть искусства слова?

И намеренно нереальные герои романа Кундеры становятся живыми. Я прочитал эту книгу впервые уже после того, как побывал в Праге, после того, как достаточно хорошо узнал город. А знать, где происходит действие произведения, – это очень важно. Весь антураж, вся остановка вырисовываются сама собой.

Но место действия – далеко не самое важное. Ведь если ты не можешь почувствовать то, что пережили герои, – всё зря. Одиночество может быть прекрасно и упоительно. Но таким оно становится только в тот момент, когда ты понимаешь – подобные чувства проживает и другой человек или герой книги. Разница невелика. Это та самая синхронизация, которая даёт нам силы двигаться дальше.

Вся моя жизнь была соткана из сомнений. В этом сила и слабость. Я старался никому никогда не верить на слово, потому что слишком часто это приводило к разочарованию. Я сомневаюсь из-за каждого выбора, который мне приходится совершать. В результате, наверное, стал реже обманываться, хотя, кто его знает, проверить ведь невозможно.

Как я и говорил уже не раз, каждой книге нужно своё время, читать текст необходимо не только глазами. «Невыносимая лёгкость бытия» после первого прочтения не особенно запала мне в душу.

Мне понравился стиль, понравились авторские рассуждения, но всё остальное прошло мимо. А вот в другой раз я читал эту книгу в тот момент, когда мне предстоял один из самых важных выборов. И вот эти строки я прочувствовал полностью.

«Я думаю о Томаше уже много лет, но лишь в свете этих раздумий увидел его явственно. Увидел, как он стоит у окна своей квартиры, смотрит поверх двора на стены супротивного дома и не знает, что делать.

Он впервые встретил Терезу три недели назад в одном маленьком чешском городке. Едва ли час провели они вместе. Она проводила его на вокзал и ждала, пока он не сел в поезд. Десятью днями позже она приехала к нему в Прагу. Они познали друг друга еще в тот же день. Ночью начался у нее жар, и затем она неделю пролежала в гриппе у него дома.

Томаш почувствовал тогда неизъяснимую любовь к этой почти незнакомой девушке; ему казалось, что это ребенок, которого положили в просмоленную корзинку и пустили по реке, чтобы он выловил ее на берег своего ложа.

Она пробыла у него неделю, пока не поправилась, а потом снова уехала в свой городок, что в двухстах километрах от Праги. И тут наступила та минута, о которой я говорил и которая представляется мне ключом к его жизни: он стоит у окна, смотрит поверх двора на стены супротивного дома и размышляет.

Надо ли ему навсегда позвать ее в Прагу? Он боялся этой ответственности. Позови он ее сейчас, она приедет и предложит ему всю свою жизнь.

Или уж вовсе не напоминать ей о себе? Это значит, Тереза останется официанткой в ресторане того захолустного городка, и он никогда не увидит ее.

Хотел ли он, чтобы она приехала к нему, или не хотел?

Он смотрел поверх двора на супротивные стены и искал ответ.

Вновь и вновь он вспоминал, как она лежала на тахте; она не вызывала в памяти никого из его прошлой жизни. Она не была ни возлюбленной, ни женой. Это был ребенок, которого он вынул из просмоленной корзинки и опустил на берег своего ложа. Она уснула. Он наклонился к ней. Ее горячечное дыхание участилось, раздался слабенький стон. Он прижался лицом к ее лицу и стал шептать ей в сон утешные слова. Вскоре он заметил, что ее дыхание успокаивается, и ее лицо невольно приподнимается к его лицу. Он слышал из ее рта нежное благоухание жара и вдыхал его, словно хотел наполниться доверчивостью ее тела. И вдруг он представил, что она уже много лет у него и что она умирает. Им сразу же овладело отчетливое ощущение, что смерти ее он не вынесет. Ляжет возле и захочет умереть вместе с нею. Растроганный этим воображаемым образом, он зарылся лицом в подушку рядом с ее головой и оставался так долгое время.