Читать книгу "Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга - Юрий Щеглов"

Камуфляжный прием

Нередко интерес к Эренбургу и его авторитет пытаются использовать не с политической целью, прибегая, между тем, к лукавству и даже прямой неправде. Переводчик и интерпретатор Луи Фердинанда Селина русский критик и литературовед Вячеслав Кондратович, который одновременно является одним из руководителей Российского отделения общества друзей Селина, вот как говорит в одном из интервью о встрече с замечательным французским писателем: «О Селине я впервые прочитал у Эренбурга в его книге „Люди, годы, жизнь“, сейчас в России полузабытой, но в свое время пользовавшейся огромной популярностью. Тогда мне было лет 13–14, то есть уже более четверти века назад. Все мы жили тогда в условиях колоссального информационного голода. А у Эренбурга о Селине было написано что-то вроде: что он восхищается (!) Селином как писателем, но никогда не разделял его мировоззрения…»

Еще бы — разделять! Мировоззрение коллаборациониста и юдофоба! Мировоззрение человека, который пытался сталинский «коммунистический» режим выдать за систему, особенности которой отвечают еврейскому правосознанию. Требовать от Эренбурга, чтобы он присоединялся к мнениям Селина, — это слишком.

«Надо сказать, что Эренбург называл очень многих деятелей французской культуры, в том числе и тех, кто к тому моменту мне был не известен, — продолжает Вячеслав Кондратович, — но имя Селина стояло как-то особняком. Ничего не разъяснялось: какое мировоззрение, почему не разделял? Вот эта загадочность как-то особо интриговала».

Оговорюсь сразу: я лично весьма доволен, что Вячеслав Кондратович и его напарница Маруся Климова вновь открыли русскому читателю Селина и дали возможность оценить его стиль, язык, художественные приемы, мировоззрение и в целом жизнь. Но Вячеслав Кондратович прибегает к малодостойному камуфляжному приему. Уж если знаток Франции и французского языка Эренбург восхищен Селином, то остальное можно оставить без внимания. Подобная расчетливая наивность непростительна. Более того, она искажает сам принцип отношения к писателю, особенно в сложных и до сих пор подцензурных условиях существования нашей литературы, а переводы Вячеслава Кондратовича и Маруси Климовой все-таки стали фактом нашей культуры, и это очень отрадно.

Беккет

Сколько грязи вылила советская критика на участника французского Сопротивления Сэмюэла Беккета и его пьесу «В ожидании Годо»! Но когда она сделалась доступна русскому читателю, выяснилось, что факты биографии драматурга и лауреата Нобелевской премии вполне — извините за не очень подходящее словцо — коррелируются с пьесой, которую на страницах отечественных газет и журналов подвергали дикарским оскорблениям.

«Против евреев и калмыков»

Перевод книг Селина, несмотря ни на что, есть сугубо положительный акт. Однако Эренбурга зачем сюда приплетать?! Эренбург упоминает о Селине всего два раза и ничего не пишет о восхищении художественными достоинствами его прозы. О мировоззрении Селина он отзывается пренебрежительно и совершенно не упоминает о том, что не разделяет мировоззрения нераскаявшегося коллаборациониста. В 32-й главе четвертой книги мемуаров фамилия Селина вовсе не стоит особняком. Наоборот, она тесно соприкасается с фамилией Гитлера, который ему так нравился до европейской катастрофы, когда Селин почувствовал на собственной шкуре, куда завели Францию «боши».

«Писатель Селин предлагал, — подчеркивает Эренбург, — объединиться с Гитлером в священной войне „против евреев и калмыков“ („калмыками“ он, видимо, называл русских)». И ничего больше! О «калмыках» следует поговорить особо. Не исключено, что Селин намекал на происхождение Ленина. Эренбург взял слова Селина в кавычки. Между тем Селин имел в виду унизить именно русских. И как расист — так он себя рекомендует; возможно, немного иронически, — и как человек, побывавший в СССР, он прекрасно знал разницу между русскими и калмыками. Надо попутно для ясности заметить, что Селин обладал редким для писателя качеством — самоиронией. Но это так — к слову. Я прерву текст о Селине, чтобы продлить удовольствие от косвенного общения с этим превосходным, наблюдательным, умным, хотя и очень злым писателем и, бесспорно, несправедливым человеком, еще раз подтвердившим ошибочность гуманной пушкинской формулы, что гений и злодейство несовместимы.

Семейство ангелов

Половина века миновала, а все помянутое по-прежнему живо, болезненно, незаживающе. Есть в «Черной книге» очерк Изабеллы Наумовны Минкиной-Егорычевой «Священник Глаголев». Фамилия прежде в Киеве, а теперь и во всем мире весьма почитаемая. Отец священника, о котором здесь идет речь, Александр Александрович Глаголев, до революции преподавал в Киевской духовной академии, помещавшейся вместе с общежитием для студентов в цоколе Андреевского собора, на самой высокой точке изумрудных приднепровских холмов. Отсюда, с балюстрады, открывался вид на неохватные заречные дали, а если поднять голову и посмотреть в небо, то возникает чувство, что ты, будто подхваченный воздушным растреллиевским творением, уносишься в головокружительную опрокинутую бездну.

Александр Александрович занимался гебраистикой, преподавал древнееврейский язык и историю, которые были обязательными предметами в программе обучения православных священнослужителей. Подольские прихожане его знали как настоятеля церкви Николы Доброго. В смутные для Киева дни, когда в здании присутственных мест судили Менделя Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве, Александра Александровича власти привлекли в качестве эксперта, наряду с другими специалистами: религиоведами, медиками и священнослужителями. Не все выдержали испытание страхом и золотом. Популярный в Киеве врач — профессор Иван Сикорский — подал угодное прокуратуре мнение.

Вице-директор 1-го департамента Министерства юстиции Александр Васильевич Лядов, надзиравший по поручению главы ведомства Щегловитова за ходом процесса, по возвращении в Санкт-Петербург сообщил в докладной записке о позиции настоятеля церкви Николы Доброго: «Проф. Глаголев был допрошен, по ссылке на него о. Амвросия, как знаток еврейского языка и Талмуда. О. Глаголев также, видимо, уклоняясь дать заключение, пытался отрицать, на основе толкования Талмуда, возможность употребления евреями в пищу христианской крови… Однако этому мнению о. Глаголева было противопоставлено судебным следствием утверждение князя Оболенского, который в своем исследовании о ритуальных убийствах, полемизируя с Лютостанским, тем не менее указывает на одно место Талмуда… Ввиду изложенного проф. Глаголев выразил желание заняться специально этим вопросом по Талмуду и через некоторое время дать уже более обоснованное заключение».

Экспертиза преподавателя духовной академии оказалась для Министерства юстиции и прокуратуры неблагоприятной. Традиции справедливого и гуманного отношения к людям, и в частности к евреям прочно укоренились в этой примечательной и глубоко верующей семье, резко отличающейся от семьи коллеги — профессора Афанасия Булгакова, с ее отвратительными антисемитскими обертонами, рассеянными по различным изданиям, и просталинскими заискиваниями сына Михаила на исходе жизни, не воспринятыми суровым и подозрительным вождем. Кремлевский горец не разрешил «Батум», поставив крест на надеждах любящей светско-ресторанную жизнь жены писателя Елены Сергеевны, о которой по сию пору ходит масса разнообразных легенд, имеющих один и тот же источник: ее собственные выдумки о себе.