Читать книгу "«Линия Сталина». Неприступный бастион - Герман Романов"

– Как ты лопату в землю втыкаешь, боец?! Будто в зад ежа пользуешь: и хочется, и иголки страшат. Так не бойся, у землицы штырей нет, она тебя и спасет, и укроет! Вот так надо, на раз-два…

– Понял, товарищ сержант!

Гловацкий только хмыкнул, услышав негромкие голоса из окопа, что рыли недалеко от него. Вот не думал, что его «крылатые слова» солдатское «радио» способно за какие-то несколько часов перенести вдоль линии дотов. Ведь сказал рано утром, на противоположном правом фланге, верст на десять севернее. Видимо, зацепила души красноармейцев словесность потомков, бывшая в ходу совсем на другой войне.

Дивизия закапывалась в землю, словно кроты роют норы, так быстро покрывались позиции густой сетью окопов, траншей, капониров и прочих оборонительных сооружений. Особое внимание уделялось трем направлениям, включая железнодорожное полотно. Если по нему Гловацкий ожидал свои отходящие из Латвии эшелоны, по шоссе на них сейчас двигались немецкие танки. Другого пути просто нет, только по этим двум гравийным дорогам моторизованные части могли стремительно подойти к Острову, по болотам и перелескам, по пашне и косогорам нынешние автомобили, даже в прекрасно оснащенном Вермахте, двигаться не в состоянии. Вот здесь-то группировали орудия ПТО, определяли ориентиры для гаубиц и рыли, рыли, беспрерывно копали и делали заграждения. Бойцы, серые от пыли и грязные от болотистой земли, работали лопатами, как заведенные роботы. И густо стоял над ними проперченный русский матерок, без которого у нас невозможно совершать любую осмысленную трудовую деятельность.

Гловацкий чуть хмыкнул, припомнив, как в российской армии даже не поддались на призывы либералов бороться с этим ненормативным явлением, на их демократический и толерантный взгляд. Сюда бы этих прохвостов, дать лопату или кирку в руки, пусть ими помашут до полного отупения и изнеможения по эдакой жаре. Вот и поймут, для чего маты нужны, в которых замысловато сплелись извечные стенания мятежной русской души. Что за казни египетские обрушились на всех скопом – жарища, враг подбирается, поражения на фронте и начальство дурное. Нет бы пораньше полки привезти, да с чувством и расстановкой за недельку к обороне позиции приготовить, нет, на все про все один лишь день отведен, а не сделаешь, то тебе здесь и погибать. По дури превеликой очень немногих, 50 тысяч человек на всем протяжении УРов надрывают себе жилы, с каким-то восточным фатализмом воспринимая сейчас бешеный ритм работ. Однако всем хорошо знакомый по стахановским методам и гулявшему в народе злому изречению, за публичное озвучивание которого можно запросто отхватить от бдительных органов немалый срок – «пятилетку в три дня!»

Гловацкий тяжело вздохнул, чувствуя себя, как в самой настоящей бане – исподняя рубаха пропиталась горячим потом, в плотном кителе взопрела кожа, фуражка на голове давила тяжестью «блина» штангиста. И не снимешь ее – и по уставу не положено, и бойцам свою слабость показывать негоже, да и обычный солнечный удар для него совсем некстати.

Гловацкий посмотрел на идущую ниже гребня дорогу – по ней шла нескончаемая вереница уходящих из Латвии и военных, и многочисленных гражданских людей, буквально бегущих от наступающих по пятам немцев. С последними в городе разбирались быстро – за несколько часов отработали короткую и очень эффективную процедуру. Всех штатских, не подлежащих мобилизации людей, женщин, стариков и детей грузили скопом, с барахлом в пустые вагоны и даже на платформы, с которых была проведена разгрузка частей и подразделений дивизии. Оставшийся без хозяев автотранспорт и конные повозки реквизировали и отправляли на строительство укреплений – на войне все пригодится, лишним не будет.

Да, зачастую такие крутые меры не встречали одобрения беженцев, но что могли сделать, глядя на хмурые лица военных, для тех приказ есть приказ. Эшелоны тут же отходили на станцию Дно, глубоко в тыл – пусть теперь с беженцами железнодорожное начальство, партийные и советские работники голову ломают с обустройством и дальнейшей эвакуацией, не его это проблемы, обычного комдива.

Всех военнообязанных призывали на военную службу, добровольно-принудительная мобилизация даже для партийных работников была в духе времени. Отслуживших раньше тут же распределяли по частям, остальных направляли в формировавшийся батальон ополчения – обмундировывали по мере возможности и тут же брали в оборот. Учили мотать портянки, за пару дней постигнуть премудрости службы и овладеть винтовкой Мосина. Ну и копать, копать, копать – вдоль правого берега Великой фронт работ просто чудовищный, хотя бы неделю на обустройство до зарезу нужно.

С военными разбирались еще быстрее, за реку отправляли раненых и те немногочисленные подразделения, что имели приказ от своего командования на передислокацию. Так пропустили транспорт с техниками авиационного полка – военные в запыленных гимнастерках с голубыми петлицами ехали на полуторках, на двух из которых были загружены моторы, винты и плоскости. Остальных быстро распределяли по строевым частям, попытки протестов тут же пресекались на корню, грубо и зримо, под угрозой применения законов военного времени в полном объеме.

К сожалению, из числа отступающих слишком мало красноармейцев с оружием, тех, в чьих глазах горела решимость продолжать драться с врагом. Большинство составляли бойцы, уже морально сломленные, с затравленными взглядами, уставшие и пропыленные. Но вот тут им уже не там – Гловацкий приказал распределять всех сверх штата по частям, а там или разбираться с пристрастием, как те оказались в тылу, или, если хорошо проявят себя в бою, зачислить в строй и забыть данный эпизод. Пусть сами командиры решают, да особый отдел с ними, это их хлеб всех проверять и никому не доверять…

– Владимир Есич. – Гловацкий повернулся к начальнику штаба дивизии полковнику Мизицкому. – Любая инициатива подчиненных, что ведет к усилению боеспособности нашего соединения, мною только приветствуется. Да, фронт обороны велик, вдвое больше положенного по уставу, и при этом у нас на стрелковый полк меньше. Так что нужно надеяться только на энергию бойцов и командиров. Это раз! Второе – мы не можем вытянуть кордоном наши батальоны, слишком жиденькая получится цепочка. А посему обратить все средства на танкоопасные направления, вот их-то перекрыть мы в силах. А фронт прикроем строительными батальонами, благо их три плюс пульбат укрепрайона. Так что укомплектованность полная, даже без полка, но нужно всячески ее увеличить. Так, что пока у нас с пополнением?

– Свыше пятисот бойцов, Николай Михайлович, вливаем понемногу в отделения. Это без гражданских и мобилизованных, надеюсь, что там будет вдвое больше. Винтовки наскребем, не на всех, в лучшем случае обеспечим половину бойцов. Пересмотрел штаты, разоружил, как вы указали ездовых, писарей и прочих, но более пятисот штук не наберем. Пулеметные взводы стрелковых рот переданы в стройбаты вместе с расчетами, также на треть уменьшено количество минометов. Но скажу честно, не нравится мне такое ослабление, но понимаю, что это единственно правильное решение.

– Сильно не ослабим, Владимир Есич. В немецком батальоне дюжина станковых пулеметов, и у нас осталось столько же Максимов. Зато вместо шести стало девять батальонов. Это же касается минометов – ротные в 50 мм вряд ли будут использоваться в бою рационально во взводах, лучше нашу траншейную артиллерию комбаты в одном кулаке применяют, маневр огнем позволит эффективнее отбивать атаки. Так что ослабление это мнимое, а вот польза видимая. Чуть слабее стал наш батальон, но мы в обороне стоим, а вы сами по прошлой войне знаете, что это такое. Вы ведь, как я помню, ротой командовали, чин прапорщика имеете да солдатского «Георгия» с пальмовой веточкой по представлению ротного комитета. Ведь так?