Читать книгу "Я ожидаю смерть - Юрий Иванов"

В камере было 20 женщин. Ночью за ними пришли конвоиры. Вскоре послышались нечеловеческие крики, и заключённые увидели в окно, выходящее во двор, женщин, посаженных голыми на дроги. Их отвезли в поле и приказали бежать, обещая, что та, кто прибежит первой, не будет расстреляна. Затем все они были перебиты…

В Черниговской сатрапии, как рассказал свидетель Степану Петровичу, при расстреле жены генерала Ч. и его двадцатилетней дочери, последняя была предварительно изнасилована…

Вокруг женщин, бившихся в истерике на полу, толпились их палачи. Пьяных смех и матерщина. Грязные шутки, расстёгивание платья, обыск… “Не троньте их”– говорил дрожащим от испуга голосом старший по тюрьме, не чекист, а простой тюремный служащий. “Я ведь знаю, что вам нельзя доверять женщин перед расстрелом…” Это было в Саратове 17 ноября 1919 года…

Так называемая “китайская” пытка в Киеве: пытаемого привязывали к стене или к столбу; потом к нему крепко приматывали одним концом железную трубу шириной в несколько дюймов. Через другое отверстие в трубу сажалась крыса, отверстие тут же закрывалось проволочной сеткой, и к нему подносился огонь. Приведённое в отчаяние животное начинало въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход. Такая пытка длилась часами, порой до следующего дня, пока жертва ни умирала…

Одесский чекист Вихман лично расстреливает заключенных по собственному желанию, хотя в его распоряжении было 6 специальных палачей (один из них фигурировал под названием “амур”). Чекист Артабеков в Пятигорске употребляет при казни кинжал. Чекист Ровер в Одессе убивает в присутствии свидетеля некоего Григорьева и его 12-летнего сына…

Степан Петрович замолчал.

Некоторое время в камере стояла тишина, каждый «переваривал» услышанное.

Вдруг тишину в камере нарушил наш сокамерник Сергей Владимирович:

– Я тоже не могу молчать. Я также являюсь свидетелем, в некотором роде даже очевидцем событий, которые происходили в нашем государстве.

Хочу рассказать о голоде, который пережил наш народ; а также о зверствах репрессивного аппарата по отношению к офицерам и командирам воинских частей Красной армии. Вы должны знать, что только один год назад я был уволен из армии по возрасту. Я старше нашего полковника Степана Петровича на пять лет. Так что возраст у меня солидный. Я имел младший офицерский чин – не позволяло иметь высокий образование, а также то, что я русский. Необходимо подчеркнуть, что все командные должности в Красной армии занимали не русские. Тенденция такая была очень заметна.

Через меня проходило много секретных документов. С меня была взята подписка о неразглашении военной тайны. Что я и соблюдал до сегодняшнего часа. Однако мой арест, и такое зверское ко мне отношение в тюрьме снимает с меня ответственность. Итак, слушайте.

И он продолжил:

– В государстве свирепствовал голод. На Украине и в Поволжье, на Дону и в Кубани, в Казахстане и Западной Сибири второпях сбрасывали в ямы трупы людей, погибших голодной смертью. Крестов не ставили – не успевали. В кладбищенские книги имена не заносили – не было сил.

Голод продолжался с 1932 г около 8 месяцев. Однако про этот голод не писали газеты, а если и писали, то только о том, что кулаки прячут хлеб, не едят и умирают от голода…назло Советской власти…

Зачем из крестьянских амбаров выметалось всё до последнего зёрнышка? Почему компания по хлебозаготовкам походила на войну против собственного народа? Говорят, надо накормить рабочих. Но закрома Родины и без того ломились от зерна.

Даже в самые голодные годы наше государство продолжал торговать хлебом с заграницей. Сведения у меня об этом самые достоверные.

На деревни и сёла обрушился террор уполномоченных по зерну. Так называли их в официальных документах…и лгали. Со двора крестьянина вывозилось всё: и картошка, и мясо, и мелкая птица. Изымалась даже горячая пища из котелков.

Смерть стала привычной. Она утратила свою трагичность. И уже не была ни бедой, ни несчастьем. Люди воспринимали её как избавление от мук, а то и как спасение для оставшихся в живых.

Голод убивал человека, разрушал тысячелетиями выстраданные нравственные принципы и запреты. Голод лишал людей человеческой сущности. Мёртвые кормили живых. Свежие могилы раскапывались. Усопшим не было покоя и после смерти. Например, как мне рассказал актёр В.Д., он слышал разговор нескольких женщин, вернее, спор женщин о том, как они съели своих маленьких детей.

Покойников перестали хоронить. Они неделями валялись на улицах и в пустых избах. Мой дядя, ныне покойный, рассказал мне, что поплёлся как-то (именно поплёлся, ходить не было сил) к своему другу. Когда он вошёл во двор, то увидел: друг лежал на земле возле колодца, а мать топором кромсала его тело. Куски складывала в колодезное ведро, по-видимому, чтобы опустить в холодную воду…

Восставшие крестьяне жестоко подавлялись войсками красной армии.

Но не все части выполняли приказы уничтожать восставших крестьян и казаков. Так, одна из авиационных эскадрилий отказалась вылетать на подавление восставших казачьих станиц. Эскадрилья была немедленно расформирована, а половина её личного состава расстреляна…Эта воинская часть была в составе войск “моего” штаба.

Ещё я должен рассказать о латышских войсках. Об этом я не раз слышал в штабе от разного уровня командиров и комиссаров. Латыши не только охраняли Бланка-Ульянова-Ленина, председателя правительства. Около 50 тысяч их было разбросано в разных частях России. Особенно “славилась” латышская дивизия.

В период гражданской войны в ходу была поговорка, что советская власть держится на мозгах иностранцев-иноземцев, латышских штыках и русских дураках. Латыши ехали служить в карательных органах целыми семьями, не зная русского языка. Достаточно назвать два наиболее знаменитых имени ближайших помощников Дзержинского по ВЧК – Петерса и Лациса.

Для успешной борьбы с русским народом латышские стрелки были размещены в Москве, Петрограде, Бологом и Великих Луках. Из этих стратегически важных точек латышских карателей удобно было перебрасывать в самых разных направлениях, что и делалось.

Латыши подавляли восстания в Ярославле, Муроме, Нижнем Новгороде, Демянске, Боровичах, Осташкове, Новгороде, Саратове. Несколько месяцев свирепствовали в Калужской и Рязанской губерниях, добрались до Вологды, Екатеринбурга, Пензы. Как вы поняли, дорогие мои сокамерники, всюду использовались части именно этого “иностранного легиона”. Значит, утверждение пословицы, что советская власть в решающий период держалась на латышских штыках – отнюдь не преувеличение, значит, не очень охотно русские стреляли в русских…

Наш разговор внезапно был прекращён – дверь камеры открылась, и на допрос конвоиры вывели Николая Ивановича. Прошло немного времени, и его привели обратно. Затем вывели Сергея Владимировича. Скоро он тоже оказался в камере. Настала очередь Степана Петровича, а затем и меня.

Оказалось, всех нас не допрашивали, а знакомили с постановлениями о предъявлении обвинения. Каждый из нас был обвинён в шпионско-вредительской и диверсионной работе по подрыву хозяйственной и оборонной мощи государства, все мы являлись агентами иностранных разведок…