Читать книгу "Ашкелонские хроники. 2010 – 2014 (сборник) - Константин Арама"

Собака домашняя, не брошенная. В Израиле вообще брошенные собаки редкость. То ли люди добрые, то ли коммунальные службы хорошие. Скорее первое, так как, судя по количеству дворовых кошек, коммунальные службы не столь хорошие и, очевидно, гуманные.

Удивительный взгляд у той собаки, умный, думающий, добрый. Я не хотел нарушать трепетного и зыбкого спокойствия псины и не стал, вопреки своему обыкновению, лезть к ней с сюсюканьями и желанием погладить. Стоял рядом и ждал автобус. И она сидела немного позади и тоже ждала.

В те редкие мгновения, когда наши глаза встречались, я видел в них и детское любопытство, и собачье понимание всего и вся. Мудрая собака… Я видел в её глазах страх – а не обижу ли её, не прогоню ли, не ударю ли? – и удивительное детское доверие. Еще в её глазах была растерянность: а где же её щенята? Действительно, где же? И почему они были – и их вдруг нет? Так и осталась она там, на остановке, а я поехал по своим делам.

Песчаный городок и красный пакет

Высоко-высоко в небе, даже выше отеля «Опера», что на тель-авивской набережной, летел красный полиэтиленовый пакет. Подхваченный ветром, он поднялся над городом и спустя пару минут вернулся на грешную землю, успев затейливо покружиться вокруг электрических проводов.

Я шёл и думал о том, что даже обычный пакетик, ведомый ветром, может воспарить в выси небесные. Что уж говорить о человеке, ведомом Богом? Вернувшись с небес вместе с моим красным путешественником, подумал о нескольких минутах, проведённых в середине дня на берегу моря.

Когда я чувствую, что устал от работы, всегда ухожу к морю, чтобы босиком побродить по берегу, обязательно замочить штанины брюк, посмотреть на мелких рыбок, снующих в прибрежных, по-летнему тёплых волнах, понаблюдать за играющими детьми и, если повезёт, увидеть ещё не размытые волнами песчаные городки, построенные всё теми же детьми.

Сегодня повезло: был такой городок, немного разрушенный водою и ветром. Подумалось о том, что, что бы ни делал человек, всё тленно, всё рано или поздно исчезнет, за исключением, пожалуй, творений возвышенного человеческого духа.

Мятежные мысли

Вечер. На душе мятежно. Солнце уходит за горизонт, и вот-вот, с восходом первой звезды, начнётся новый день. А на душе мятежно оттого, что этот день уйдёт – и вместе с ним частичка моей жизни.

Красив и трагичен закат, когда солнце скрывается за ровной линией моря и нет облаков. Линия горизонта идеально ровна, как линия горизонта событий моего сиюминутного, всегда неповторимого и единственного, когда «здесь и сейчас» наполнено непостижимым содержанием – солнцем, небом, горизонтом, отделяющим небо от моря. И я в этом, я это и есть.

И вот солнца уже нет, и проезжающие мимо, спешащие домой машины настойчиво возвращают меня к реальности – к дому, детям, заботам, к новому дню. А был миг, мгновение бесконечно прекрасного, когда были солнце, и море, и закат, и маленькая трагедия маленькой смерти, – мгновение, приравненное к вечности.

Любая трагедия, лишённая иронического жеста, становится либо фарсом, либо пафосом, и таки во всей этой суматохе переполняющего меня ощущения прекрасного – маленькой ухмылкой мысль о забытом до завтрашнего дня на рабочем столе заряднике от мобильного телефона.

Завтра будет новый день и новые мгновения. А на небе ещё не появилась звёздочка, и день не кончен. Но в душе звучит неизменный и вечный мотив: «И был вечер, и было утро…»

Тихо, сумеречно и ясно

В комнате сумеречно и тихо. Именно так, как я люблю. За пять лет жизни здесь я научился не слышать гомона школьной ребятни из расположенной напротив моих окон школы. Пусть шумят, на то они и дети.

Через полуприкрытые трисы окна вижу кусочек осеннего неба. Облаков не видно, просто холодное небо ашкелонской осени.

Удивительная пустота на душе. Соразмерная духовной же наполненности в иные дни, эта внутренняя и внешняя (что по сути едино) сумеречность и тишина во мне не оставляют места ничему, кроме какой-то необъяснимой, запредельной ясности ощущения бытия.

Небо и я… Раньше я бы сказал, что мы вдвоём. Теперь другое. Грань личностного столь же условна, сколько те звуки, которые наполняют мою тишину и едва уловимым контуром обрисовывают картинку настоящего.

Ясно и тихо, и меня почти нет. И в этом «почти» не больше смысла, чем в абсолютности «нет». Есть только это голубое сияние вечной тишины, которая будет даже тогда, когда я вернусь обратно в мир «настоящего».

Во время ракетного обстрела

Просыпаясь от пролетающей над крышей ракеты «Железного купола», обычно точно знаю, что будет дальше. Этот пронзительный звук не спутаешь ни с чем.

Всегда удивляюсь тому, что, услышав его, спустя буквально несколько мгновений уже стою на ногах, уже мобилизован.

Всегда нахожусь перед страшным выбором. Будить жену почти бесполезно. Хочется схватить спящих детей и вышвырнуть в подъезд – наиболее безопасное место. Эти считанные мгновения на самом деле мучительно долгие, почти вечность.

Вот маленькая дочь, она спит с нами. Сын в другой комнате. Знаю, что, если крикнуть на жену, она спросонья вряд ли что-то сможет сделать. Могу аккуратно взять дочь на руки. Она конечно же проснётся. С сыном проще, он как поленце: когда спит, ничем не разбудишь, иногда даже стоя пытается спать. Ну как его утащить…

Жду. Слышу, «Цева адом» не в нашем районе. Возможно, не рванёт у нас. Скорее всего, нет.

Слышу крики выбегающих на лестничную клетку соседей. Чего орать, спрашивается? Но тут ничего не поделаешь – орут, причём безотносительно чего-либо, натуры у них шумные.

Взрыв. Далеко…

Смотрю, дочь, обычно спящая чутко, даже не шелохнулась. Ну вот и всё. Иду смотреть на часы: пять утра. Ложусь. Сердце по-прежнему бешено колотится, трудно дышать, баллончик с лекарством от астмы под рукой.

Засыпаю плохо, сердце ждёт продолжения.

Утро началось.

Самолётик

Мне друзья подарили маленький красивый самолётик. Вернее, несколько, но у меня на рабочем столе стоит один. Почти как настоящий, только маленький.

Люблю самолётики…

С детства жил рядом с аэропортом. Самолёты занимали моё воображение. Если велосипед был для меня поездом, то любая палочка, линейка (да что угодно!) были самолётом. С благоговением смотрел, как старший брат клеил модели самолётов, бережно и аккуратно красил их.

С тех пор мало что изменилось. И теперь я продолжаю играть, только не так часто. Заметил, что, когда стараюсь ровно вести свой маленький самолёт, у меня дрожит рука. Наверное, раньше не дрожала. Наверное, раньше я на это не обращал внимание. Сейчас вот обращаю…