Читать книгу "Мистическая Скандинавия - Александр Владимирович Волков"

Норвежские тролли в поэме ненавидят людей, едят их («А может, сгодится он на бульон?») и не стремятся иметь с ними каких-либо дел, довольствуясь собственными обычаями, не зная, что творится за пределами их края, не выходя на солнечный свет. В образ Пера Гюнта мы углубляться не будем – он не имеет касательства к нашей теме. С героем народной сказки он схож только ловкостью и смекалкой. Троллей он не истребляет и испытывает к ним тайное влечение, словно искушаемый бесами.

Важно отметить, что у Ибсена не тролли подражают людям, а человек соглашается подражать троллям – сбрасывает одежду, кушает коровьи лепешки, пьет бычий понос, прицепляет хвост – и отказывается жить с ними, лишь убоявшись потерять самого себя (то, что произошло с исландцами, унесенными в горы).

Интересна авторская трактовка волшебного зрения тролля. После глазной операции Пер Гюнт будет видеть прекрасное вместо безобразного, то есть приобретет мировоззрение истинного тролля. Не для того мечтали заполучить глаз тролля сверстники Киттельсена! В их понимании он не искажал реальность, а приумножал ее красоту.

Доврский дед (или старец), судя по всему, придуман Ибсеном. У норвежских троллей нет ярко выраженного лидера или короля. А Великая Кривая (Великий Кривой) взята из народной сказки – диалог с ней Пера почти дословно повторяет перебранку его тезки с чудовищем, оккупировавшим пастушескую хижину. Кривая обволакивает путами пострадавшего в схватке с троллями Пера и созывает для расправы над ним крылатых демонов. Иллюстрировавший поэму Киттельсен изобразил Кривую в форме тумана или инеистого великана, у которого нет твердого тела. Кривая тоже тролль, и, как и Кривой из сказки, она связана генетически с Мировым змеем. Слово boygen, которым она поименована, имеет буквальное значение «опоясывать».

Пер Гюнт и Кривая. Иллюстрация Т. Киттельсена (1890)

В сказке Юнаса Ли «Лес» тролль оборачивается то деревом, то мхом, то пещерой, то болотом. Он символизирует сам древний лес – величественный, неземной по своей красоте, влекущий к себе человека, но опасный для него и для обитающих там животных. В лес вторгается цивилизация. Согнанные королем солдаты расчищают поляны, расширяют дороги, чтобы стало удобнее и просторнее, и взору открылась небесная синева. Лишенный тишины, покоя и одиночества тролль уходит, сопя и хрюкая. Вместе с ним исчезает то, что было его телом: «…тролль медленно, упорно и неуклюже тащил за собой сучья и корни длиной в несколько миль, срывая их с земли; ведь это были его пальцы, его руки и ноги. Бесчисленные лесные озера и гнилые болотца, подернутые тиной, – глаза тролля – стали чистыми, наполнились проточной водой. А расселины и трещины в голых скалах – его пасти, и пещеры, и коварные трясины по берегам рек и на болотах, и запутанные лесные тропки и дорожки исчезли». В лесу воцаряются человеческие порядки, а звери и птицы, поначалу радовавшиеся уходу тролля, сами начинают покидать лес, убегая от скуки и «вечного мира».

Позиция Ли не нашла поддержки у передовых скандинавских писателей, целенаправленно сближавших тролля и человека. Если в тролле и сохранялось что-либо от прежнего монстра, оно выражало человеческие пороки вроде эгоизма и самовлюбленности. В таких случаях вспоминали о словах Доврского деда: «Тролль, будь доволен (упивайся) самим собой!» – противопоставленных девизу людей: «Будь самим собой!»

Лагерлёф в своей книге о путешествии Нильса пересказывает провинциальную легенду о троллихе Исеттерс-Кайса, чей образ восходит к эддическому великану Хресвельгу. О сидящем на краю неба великане-орле известно только, что он насылает ветер и пожирает трупы. Исеттерс-Кайса летает как птица, обожает ветреную погоду, но мертвых не ест, а помогает живым. Она не любит тех, кто сварлив, скуп и черств, и берет под свою защиту «честных людей и бедных маленьких детишек». Однажды троллиха уселась на крышу церкви и погасила охватившее ее пламя (вспоминаем пожароопасного Сурта). Какая благодатная перемена! Правда, Исеттерс-Кайса временами проказничает, но что это за проказы? Когда налетает крепкий ветерок, она пляшет и кружится по равнине. Может, в пылу танца она раздавила пару-тройку телег с крестьянами? Ничего подобного! Она только подняла тучу пыли, так что крестьяне, отчихавшись, с улыбкой качали головой: «Хоть и проказница, хоть и насмешница, а все же добрая она, эта Исеттерс-Кайса!»

Заповедь «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12) христианка Лагерлёф ничтоже сумняшеся прилагает к отношениям между людьми и троллями. Мать-героиня из сказки «Подменыш», получившая тролленка взамен украденного сына, возмущена инструкциями деревенских старожилок по обращению с ним. Она не бьет его до крови толстой палкой, не пичкает хлебом с маслом, а снабжает крысами, лягушками, мышами и пауками. Она вытаскивает подменыша из горной пропасти и из горящего дома, куда его швырнул муж, вконец изведенный юродством жены. И поведение матери оказывается единственно верным! Вернувшийся из плена мальчик рассказывает, как мучила его троллиха, когда родители плохо обращались с подменышем, и какие ласки она дарила ему в ответ на заботы его матери о тролленке.

Заметим, что тролленок не кажется симпатичным – ротик в свиной пятачок, две жесткие щетки на месте бровей, коричневая кожа, – и героиня едва сдерживает отвращение, кидая ему крысу. Но недалек тот час, когда тролли, облагороженные жалостью и терпимостью людей, превратятся в милашек.

В сказке Нюблум «Подменыши» дочь троллей, угодившая в королевский дворец, вырастает красивой девушкой, великолепно сложенной, с кожей цвета неспелого лимона, иссиня-черными волосами и большими черными глазами. Ее портят лишь высокомерие, жестокость, буйный нрав – те пороки, что символизируют тролли. Она издевается над приемными родителями, хамит старшим, бьет по щекам служанок, колет булавками камеристок, целыми днями валяется в постели или, оседлав коня, мчится стрелой по лесу. При этом ее сородичи, живущие в пещерах, выглядят традиционно уродливо: королева троллей походит на жабу, король хвостат, скрючен и высушен, как старое дерево, придворные мохнаты, как медведи, крупноголовы и зубасты, а некоторые прозрачны, как зеленое стекло, и даже безголовы! Наследный принц, ухаживающий за дочерью людей Бьянкой Марией, хлопает огромными ушами и скалит зубы в отвратительной усмешке.

Можно допустить, что на внешности дочери троллей благотворно отразилось дворцовое окружение, не повлиявшее, впрочем, на ее характер. Но тогда и дочь людей должна была измениться! А Бьянка Мария прекрасна и лицом, и нравом. В фольклоре же все иначе – там человек меняется, живя у троллей, а тролль в крестьянском доме остается таким же уродцем. Нюблум, по-видимому, не тревожила эта неувязка. Ей было важно подчеркнуть, что троллю некомфортно среди людей, а человеку – среди троллей, в привычной же обстановке каждый из них по-своему хорош. Поэтому героини возвращаются в свой мир, и сказка завершается двумя свадьбами.

В сказке Смедберга «Мальчик, который ничего не боялся» тролль сохраняет реноме самого злобного лесного чудища. Но, признаться, мне эта сказка кажется замысловатой пародией вроде «Рассказа о хорошем мальчике» Марка Твена. Ее герой Ниссе разговаривает так, что плеваться хочется. Вот образцы его речи: «Ой, как мне вас жаль, матушка!» (при виде жуткой волосатой колдуньи, запутавшейся в ветвях дерева); «Ой, бедненький песик, где же ты поранился?» (при встрече с кровожадным псом, скачущим на трех лапах). Колдунья и пес, не читавшие книжек, рекомендованных для воскресных школ, не успели опомниться от изумления, как уже принимали от Ниссе помощь и оказывали ему свою.