Читать книгу "Знаменитый газонокосильщик - Бен Хэтч"

Когда Чарли удаляется, папа снова подходит ко мне. И мне кажется, что он собирается приступить ко второму раунду, но вместо этого он обрушивает на меня собственные новости. Думаю, он получает большое удовольствие от того, что делает это именно в данный момент.

— Полагаю, тебе следует знать, что я разговаривал с доктором Робертсом, — говорит он.

На кухонном столе лежит распечатанное письмо от доктора Робертса. Он пишет, что, на его взгляд, выходки Чарли являются «попыткой каким-то образом влиять на неконтролируемые события внешнего мира», что вполне объяснимо, учитывая то, что произошло с нашей мамой. Затем следует какая-то профессиональная тарабарщина о смене обстановки и роковая фраза: доктор Робертс считает, что «переезд на новое место жительства» может принести пользу.

2 часа ночи.

Теперь подъем поворотника стал означать для нас с Джеммой предложение заняться любовью. Я поднял его, когда мы возвращались из паба, хотя впереди и не было видно никаких перекрестков. И Джемма меня сразу же поняла.

Странно, раньше я всегда очень осторожно обращался с женской грудью, как будто это маленькие хрупкие котята, — я только гладил ее и подавлял в себе желание сжимать ее в руках. Но с Джеммой все иначе. Она очень пылкая и в разгар страсти позволяет мне делать все что угодно с самыми существенными частями своего тела. Поэтому я мну, тискаю и сжимаю ее грудь так, словно я домохозяйка, вступившая в схватку с тестом. Сегодня вечером мы занимались сексом четыре раза — для меня это рекорд. Джемма говорит, что абсолютно улетает, когда занимается со мной сексом. И я улетаю тоже.

Потом она пытается подбодрить меня в связи с Чарли. Она говорит, что вряд ли его отправят в интернат раньше сентября следующего года, а к этому времени он может исправиться. Кроме того, Джемма считает, что я испытываю абсолютно необоснованную ненависть к интернатам. Она говорит, что один из ее сокурсников, Род, закончил школу-интернат и при этом остался совершенно нормальным парнем.

28 сентября: Поразительно, насколько быстро восстанавливаются люди. Сначала, когда думаешь о приближающейся трагедии, кажется, что она тебя сломает. Но потом жизнь продолжается практически в нормальном русле. Просто вместо того, чтобы думать о мелочах — о творчестве, о том, что ты начал набирать лишний вес и у тебя до сих пор нет подружки, — начинаешь заботиться о вещах более существенных.

Как будто на все остальное у тебя в голове просто не остается места. И что бы ни происходило, выясняется, что невозможно превысить предел, установленный для твоих переживаний. Это как с папиным ноутбуком — нельзя занять оперативную память из других программ и залезть в Word или Agenda. Человек по-прежнему продолжает есть, когда голоден, и пить, когда испытывает жажду.

Сегодня днем был у мамы в больнице. Не прошло и недели, как нам сообщили о диагнозе, а ее состояние уже заметно ухудшилось. Мышцы из-за отсутствия движений обмякли, и когда на обед приносят утку, мне приходится ее разрезать, так как маме в кровати не на что опереться. А потом ее начинает пучить, и нам с одной сестер приходится приподнимать ее, чтобы она выпустила газы. Все это доводит меня практически до слез, и я, чтобы удержаться, целую ее в лоб. Тело мамы внезапно оказывается таким легким и невесомым, словно самодельный столик, который того и гляди рассыплется, когда его берешь в руки.

Мы с папой отвозим Чарли в «Макдоналдс» в надежде, что это его отвлечет, а также потому, что папа все равно не в состоянии что бы то ни было приготовить. В зале для некурящих я замечаю пожилую даму с палкой, которая, судя по всему, встречается там со своим сыном. Дама плохо видит, и сын вынужден читать для нее меню. А я при виде этого думаю о том, что хотел бы, чтобы моя мать состарилась. Тогда бы я тоже читал ей меню.

Папа говорит, что я должен философски смотреть на происходящее. Он утверждает, что все мы прожили невероятно счастливую жизнь и теперь пришла пора расплачиваться.

Это еще одна идея Джеммы — она считает, что я должен перечитывать свой старый дневник, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Она полагает, что если я не хочу говорить, то должен это перечитывать. Однако делать это непросто. Потому что всякий раз при этом я не могу понять, почему рядом больше нет мамы. Порой у меня это вообще не укладывается в голове. Иногда мне кажется, что она просто вышла за продуктами и сейчас вернется с корзиной белья под мышкой. Все в этом доме напоминает о ней: в шкафах по-прежнему лежит ее одежда, на кухне все так же висит штифт, на который она вешала выглаженные рубашки, из гардероба до сих пор не убраны ее пальто, а в фургоне болтается одна из ее перчаток, которую я никак не могу выкинуть. Такое ощущение, что она повсюду оставила легкий налет своей личности, и иногда мне кажется, что я смогу воссоздать ее, если соберу все воедино.

Вторник, 9 марта

Когда папа неожиданно рано возвращается домой и застает меня за просмотром «Обратного отсчета», он реагирует на это так, словно поймал меня на краже в королевском казначействе.

— Наверное, это непросто — быть диким животным с острыми когтями, — замечает он. — Все эти творческие муки над рукописью. Я просто восхищаюсь твоей целеустремленностью, старичок. Теперь я понимаю, почему ты не можешь удержаться ни на одной работе и не желаешь помогать мне по дому.

Я объясняю, что мне просто надо перестроиться, так как я собираюсь написать фельетон для юмористического журнала Мартина, на что папа отвечает:

— Еще один бездельник, — и выключает телевизор.

Для того чтобы показать ему, как он меня унизил, я отправляюсь устраиваться на работу в «Макдоналдс». Менеджеры им не требуются, но директор, впечатленный тем, что я два месяца проработал в «Золотых кебабах» Большого Эла, предлагает мне временную работу и говорит, что я могу приступить к ней в четверг. Когда я говорю папе, что буду зарабатывать на жизнь с помощью биг-маков, и спрашиваю, радует ли это его, он говорит: «Ну понятно, очередная халтура. Чрезвычайно умное и зрелое решение, но можешь не надеяться, я не передумаю, и Чарли все равно отправится в интернат. А теперь пойди и сотри всю эту пакость со стены в его комнате».

Остаток вечера папа проводит, расхаживая по комнате и репетируя речь, которую ему предстоит произнести на следующей неделе перед национальным секретарем по культурному наследию: «За весь широкий диапазон предоставляемой информации — от новостей до развлекательных, обучающих и музыкальных программ — Би-би-си взимает беспрецедентную плату, составляющую менее тридцати пенсов в день. И публика считает это выгодным для себя. Это выгодно и для самой студии… ля-ля-ля».

В какой-то момент я упоминаю маму и говорю, что она никогда бы не отправила Чарли в интернат, если бы умер папа, но он снова возвращается к своей работе:

— Да благословит ее Господь. Маму никогда не интересовали звания и титулы. Думаю, она даже не знала, кто такой национальный секретарь по культурному наследию. Когда я познакомил ее со своим другом-раввином… ля-ля-ля…