Читать книгу "Город на воде, хлебе и облаках - Михаил Липскеров"

Так что, основываясь на великой русской культуре, в Магистрате и было принято решение перед обсуждением вопроса о соответствии местонахождения Осла вкупе со Шломо Грамотным на площади Обрезания архитектуре, основам православной, католической, протестантской этик и вообще – несколько выпить. А в ответ на мягкое неприятие женской половиной христианской общины на предмет «с утра?» последовал вопрос мужской половины:

– Вон, евреи вчера на трезвую голову – и что?

И мужская половина глянула на Гутен Моргеновича как на частичного еврея за ответом. Частичный еврей неопределенно пожал плечами. Что мужская половина поняла однозначно, мол, стыдно признаться, мол, умные-умные, а вот поди ж ты… И ответила женской половине:

– А ничего!..

Так что «расплескали гармонь по саратовским страданиям». («Саратовские страдания» – это некая аллюзия, литературного изыска для.)

А после Алеха Петров сбацал на баяне «Богородице Дево, радуйся» как переход от телесной части собрания к духовной. Если считать Осла со Шломо Грамотным духовной частью. У некоторых представителей высокого собрания по этому поводу возникли сомнения. Типа, как в христианском правосознании монтируются Шломо, Осел, площадь Обрезания и Иисус Христос. Но все сомнения горящим взглядом пресек отец Ипохондрий. Этим взглядом он окинул, обросил, окатил сомневающегося в лице Альгвазила, прикрытом забралом. А почему он решил, что Альгвазил – сомневающийся, мне неведомо. Православные священники сомневающихся чутьем чуют. Как и католические. И практически в любой момент готовы сжечь их на близлежащем костре. Как ведьм, соратников дьявола, лютеран, язычников и православных, заподозренных в жидовствующей ереси. Ну, бывают промашки – как без них? Но, как говорится в разных народах, костры горят, искры летят.

Так что прочь сомнения, еще по одной – и за дело. Предложение «еще по одной» было принято единогласно. А вот предложение «и за дело» вызвало некоторые возражения. Причем, сейчас вы сойдете с ума, носило такой же сущностный характер, что и у евреев накануне. Но если у тех возникли проблемы, является ли процесс мышления работой, коей приличным евреям не принято заниматься в субботу, потому что в субботу Господь после хлопот с Сотворением мира отдыхал, то и у христиан возникли близлежащие мысли о Господе. Если в воскресенье Господь воскрес (а речь идет не совсем о том Господе, который отдыхал, но тоже о Господе), то думать в этот светлый день об Осле с евреем, даже грамотным, как-то не след. Либо ты думаешь о Господе нашем, который воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и всем сущим во гробех живот даровав, либо об уже даже и говорить страшно. И тут опять возникло разномыслие. Все тягостно молчали. Близилась перспектива поравняться с евреями, которые, опираясь на ветхозаветные нормы, с решения проблемы соскочили, чего христиане позволить себе не могли, ибо руководствовались новозаветными нормами, по которым не человек для воскресенья, а воскресенье для человека. И проблему решать надо! Но как ее решать?! Если не очень хочется. Поэтому решили поступить традиционным способом – еще по одной. За что и выпили. Но не по той «по одной», а по той «по одной», которая предшествовала решению о «по одной». В результате коей казуистики «по одной» состоялось три раза. С чем, впрочем, никто и не спорил. Разве что Альгвазил – но как об этом узнать, если забрало звук не пропускало? Меня всегда несколько удивляло это свойство Альгвазилового забрала: водку внутрь Альгвазила оно пропускало, а звук из него – никак. Какой-то полупроводник прямо! Иван Сусанин.

И как-то вот так сложилось, что после пяти (я считал) «по одной» высокое собрание как-то запамятовало, ради каких таких высоких целей оно собрались в воскресенье в Магистрате и по какому поводу пять (я считал) раз выпило «по одной». И благостно задумалось над тем, за каким, собственно говоря.

Алеха задумчиво перебирал кнопки баяна и рождал великий мелос нашего Города, из которого через века, годы и дни вышли все песни советских и американских композиторов. Интерфейс многих из которых был как бы продублирован с жителей нашего Города.

И всем было сладко.

Сладко было адмиралу Аверкию Гундосовичу.

Сладко было отцу Ипохондрию.

Сладко было Василию Акимовичу Швайко с Ксенией Ивановной, женщиной смутного родства.

Сладко было следователю П.П. Суходольскому, пану Кобечинскому, религиозному бисекусуалу Гутен Моргеновичу, пьющему аиду сапожнику Моше Лукичу Риббентропу и другому разного рода христианскому люду, пришедшему в Магистрат по утерянной причине.

И только осталось непонятным, было ли сладко прусским шпионам. Очень трудно понять душевное состояние ходячего торшера и гаечного ключа, загримированного под кресло-каталку. Тем более что сейчас они были уже не ходячий торшер и гаечный ключ, загримированный под кресло-каталку, a Yellow Submarine и обертка из-под шоколада Alpen Gold.

И только дочке пана Кобечинского Ванде не было сладко совершенно. Она думала о заросшем лице Шломо Грамотного, чреватого обилием тестостерона, чреватого сами знаете чем, и о той непонятно одетой и неизвестно откуда появляющейся девице, которая, вполне вероятно, хотя и не доказано, на часть тестостерона Шломо Грамотного могла претендовать.

И пока большая часть христианского населения Города пребывала в сладкой истоме от пяти (я считал) «по одной», Ванда решила глянуть, как там в полнейшей бесполезности проводит время тестостерон Шломо Грамотного, в то время как Шломо по непонятным соображениям (а может быть, и по понятным, сейчас я уже и не помню, потому что голова моя способна сохранить в памяти события не далее 10–15 страниц назад) удерживал постороннего Осла от… К вящей озабоченности всего городского населения. А вот от чего «от», не знали ни Шломо, ни Город, ни его население, ни сам Осел. Не знал этого и я. Потому что придумать это еще не придумал. А отловить девицу Ирку Бунжурну для прояснения, за каким… в данный момент не представлялось возможным. Ибо она в данный момент находилась в очередной раз в критической стадии примирения со своим спутником жизни, а именно – в выяснении, куда на этот раз исчезли его поганые майки. Которые она, скотина ты эдакая, только вчера тебе купила за 300 рублей в магазине «Ашан», что на «Красносельской». Так что художественный замысел пребывания Осла на площади Обрезания и композиционного сотрудничества его со Шломо Грамотным оставался загадочным.

И вот Ванда отправилась на площадь Обрезания, чтобы таки узнать! Нет-нет, не что делать с накапливающимися запасами тестостерона, ни в коем случае, не такая девушка Ванда Кобечинская из старинного рода Кобечинских, находящихся в дальнем родстве с графьями Понятовскими, которые сопровождали князя Ольгерда в битве при Гастингсе или Грюнвальде – память девичья таких мелочей сохранить не может, а князь Ольгерд был из тех Ольгердов, предок которых затевал строительство Великой Литовской Руси на предмет объединения с Великими княжествами Галицким и Волынским под именем Речи Посполитой с последующим захватом Московского Царства под руководством одного из Дмитриев на предмет полонизации бывшими русскими русских нынешних. И сколько людей полегло из-за этого «на предмет», уму непостижимо. А евреев – еще больше. И кто, кроме них, виноват, что Андрей Галицкий что-то не поделил с Андреем Боголюбским? Евреи. Потому что кругом одни евреи. А если кругом, то кругом и виноваты. Так что, если бы не неистощимые запасы тестостерона, еврейского народа могло бы и не быть. В общем, древен был род Ванды Кобечинской. Да и Шломо Грамотный, как я вам уже говорил, был не из последних босяков. И думаю я, что род Гогенцоллернов древностью своею запросто мог поспорить с родом Кобечинских, и более того, выиграть этот спор. Но не думаю, что именно этот спор был целью встречи Шломо и Ванды в одну из звездных ночей в живописных, увитых плющом (или дикой виноградной лозой?) развалинах замка Кобечинских в лунном сиянии новорожденного месяца под стрекот влюбленных сверчков да под вздохи спящей в гнезде супружеской пары стрижей. О которой я когда-то упоминал. Нет, не для этого. А для чего? Откуда ж мне это знать? Далеко-далёко остались мои звездные ночи, развалины увитых плющом (или дикой виноградной лозой?) замков, давным-давно онемели сверчки, и в радиусе сотни километров в остатках трухи сгнившего гнезда вечным сном спят вздохи супружеской пары стрижей… Так что не знаю я, господа, для чего в начале начал встречались Шломо из рода Гогенцоллернов и Ванда из рода Кобечинских. Но встреча была… Первая встреча, последняя встреча…