Читать книгу "День дурака - Иосип Новакович"

Да, странные бывают поводы пофилософствовать, смутился Иван. Новый стон напомнил ему о том, почему он сам ищет «мудрости»: судя по его эрекции, Иван и сам был бы не прочь присоединиться к оргии. Но ему хотелось более изысканной среды, где он мог бы в интимной обстановке (то есть прячась и притворяясь) спать с красивой женщиной. И тогда красота, впитавшая в себя совершенство платонической любви, оживет и возвысится над грубой торговлей телом, которая казалась до ужаса отвратительной в этом пропитанном запахом пива и рвоты кабаке.

12

а) Почти каждый из южных славян хочет иметь дом-крепость с противорадиационным убежищем

Больная мать Ивана перебралась в большой кирпичный дом, построенный Бруно по последней немецкой моде. Когда брат приезжал к Ивану в гости, то расписывал красоты побережья, пока они бродили по Низограду.

– Мы прямо рядом с курортом Опатия, в ясный день можно видеть острова Црес и Лошинь. Когда ветер дует с юга, то пахнет кипарисом и морем, а с севера – елью и пихтой.

– А разве есть разница между запахом ели и пихты?

– А иногда ты чувствуешь все ароматы сразу, альпийский воздух перемешивается со средиземноморским. И ты стоишь на террасе и смотришь поверх красных крыш на небесно-голубой океан… и глубоко дышишь. Ты должен переехать к нам. Я планирую проводить там все свое свободное время.

– Но там же такое злое солнце! Можно заработать рак кожи через озоновую дыру.

– Нельзя, если иметь темные волосы и темные глаза, как у тебя.

– Спасибо, что ты воспринимаешь мои седины как темные волосы.

– Главное – то, что они были темными в детстве, а это значит, у тебя есть необходимые пигменты. Кроме того, можно плавать и загорать на пляже, где девушки принимают солнечные ванны с голой грудью.

Но, представив пляж с галькой и скалами, Иван содрогнулся, вспомнив о Голом острове, и ему снова показалось, что кожа горит, облезает, покрывается волдырями.

– Мне плохо от самой мысли о том, чтобы валяться на полотенце, жариться на солнце и слепнуть от яркого света. А если вдобавок излишне перевозбудишься, то окажешься в действительно неловкой ситуации. Нет уж, спасибо.

– Ты бы думал по-другому, если бы жил в пасмурной Германии.

– С чего бы это? Просто смотри на горизонт.

Они поднялись на холм, у подножия которого располагалось городское кладбище, потому оба тяжело дышали. Солнце садилось, и темнота уже начала заполнять долину – лить замок и церковная колокольня все еще чуть-чуть освещались золотистым светом. А внизу мерцали десятки свечей, все ярче и ярче, и оранжевое пламя трепетало над серебристой надписью «Милан Долинар» на блестящем черном камне.

Бруно хлюпнул носом.

– У тебя что, приступ аллергии? Видишь, какая у нас тут буйная растительность.

– Ах, Иван, я никогда не видел отца. И когда живешь заграницей, вдали от дома, то испытываешь печаль вдвойне – для меня это все еще родина, rodnagruda. И останки отца навсегда останутся здесь.

– Вряд ли это заслуживает того, чтобы торчать тут, а?

– Я считаю… Почему бы тебе не переехать к нам на побережье, чтобы мы жили одной большой семьей. Нужно только продать мамин дом.

– Дома здесь ничего не стоят. Одолжи мне пару тысяч марок, и я сам его куплю. Отдам деньги матери и буду должен тебе, ну, если ты, конечно, мне доверяешь.

Они прошли по городскому парку в ресторан «Терраса», где заказали себе так называемую «Балканскую тарелку»: жареная свинина, телятина, баранина с луком и острым соусом су vor. У Бруно снова увлажнились глаза.

– Лук очень злой, – оправдывался он.

Он уже съел половину своей порции, и на его усах пузырилась густая пена местного пива. Бруно был довольно полным, с козлиной бородкой и гладко выбритыми щеками (верхний слой кожи снят острым лезвием, отчего щеки приобрели красноватый оттенок). В своей черной кожаной куртке он выглядел как немец или, если точнее, как баварец. И хотя Бруно был сантиметров на пять ниже Ивана, но весил, должно быть, раза в два больше. Иван пожевал немного и обнаружил, что мясо слишком жилистое и пересоленное. Он взял зубочистку и подцепил жилу, скорее всего нерв поджаренного барана, застрявшую между зубами. Иван разволновался, когда не смог вытащить нерв изо рта, и нечаянно уколол десну, но боль показалась ему приятной, и он уколол себя еще раз.

– Куда делся твой аппетит? – спросил Бруно. – Когда ты был маленьким, то бывало тайком пробирался в кладовку, чтобы полакомиться копченым окороком.

– Правильно. Я привык есть, когда это необходимо. А сейчас, как мне кажется, процесс роста завершился, и если будешь много жрать, то заработаешь только опухоли и закупорку сосудов. Ну, не то чтобы я всерьез задумывался об этом, просто я несколько десятков лет питался одним и тем же дерьмом, и это притупило мое чувство голода.

– Мне кажется, ты в депрессии, как и весь город. Тебе нужно жить в каком-то более динамичном месте. Почему ты не переезжаешь в Германию?

– Здесь нет такой вещи, как депрессия – это иностранное понятие. Скорее подойдет слово «мрачный».

– Ты кажешься меланхоличным. Можно назвать твое состояние меланхолией?

– А это греческое слово, балканское. Черная желчь. И этому я не могу противостоять. Раз уж мы заговорили о черной желчи, то почему бы не заказать шоколадный торт?

– Тебе скучно. Почему ты не женишься?

– Уверен, я не узнаю, что такое скука, пока я не женюсь.

– Первый шаг к строительству семьи – это приобретение дома. И в этом-то я тебе помогу!

В конце вечера Иван стал владельцем собственного дома, благодаря жалости младшего брата, но он не возражал – Иван считал, что заслуживает жалости.

Иван обрадовался новому приобретению – собственному мирку – и решил сделать дом как можно более крепким. Толстые кирпичные стены покрывала вечно мокрая корка штукатурки. Иван кое-что подновил и для начала укрепил фундамент. Несколько насмешливо, хоть и искренне, Иван думал, что для югослава самое важное – это иметь крепкий дом. У жилища должны быть толстые бетонные стены, а не хлипкие, как в большинстве американских домов (которые часто показывают в новостях, когда сообщают о стихийных бедствиях). Американцы строят дома из клея и песка, и они, даже если стоили по миллиону долларов каждый, разваливались во время наводнения или сильного ветра – куски досок плавали в бурлящих реках вместе с игрушечными мишками, свадебными фотографиями и красными таблетками для похудания. Для оптимистичных американцев так жить было нормально. Но для недоверчивых югославов, будь то серб, мусульманин или хорват, необходимо было собственное противорадиационное убежище. В случае войны подвал стал бы бункером, теплый зимой и прохладный летом, он – идеальное место для хранения картошки, зерна и соли.