Читать книгу "Мисс Свити - Валери Собад"

Больше всего Саманта любила час, когда мать приходила забирать ее из школы. Всегда веселая, всегда в хорошем настроении, Джейн Мэри вела ее в парк, где они собирали цветы. Главное было не попасться на глаза сторожу, и мама с дочкой вели себя как настоящие заговорщицы. Заглядывали они и на рынок, и Джейн Мэри, купив букетик, всегда получала в подарок еще несколько цветков — в этом искусстве она не знала себе равных. Против ее улыбки не мог устоять ни один продавец.

Однажды утром они возвращались с рынка на Коламбия-роуд, и Саманта заметила на другой стороне улицы жардиньерку с пышно цветущими красными розами. Она бросилась через дорогу, не обратив никакого внимания на мчащийся ей наперерез автобус с империалом. Очевидцы потом рассказывали, что следом за ней на дорогу выбежала молодая женщина, успевшая толкнуть девочку вперед. Сбитая автобусом, женщина скончалась на месте.

Ни цветов, ни венков на похоронах Джейн Мэри не было — так повелела Агата. Получив известие о смерти дочери, она села в первый же вылетающий в Англию самолет. Саманта наконец вживе увидела ту, кого называла своей американской бабушкой, и решила, что в черном костюме она, конечно, смотрится шикарно, но могла бы быть и поласковей — вместо того чтобы поцеловать внучку, она всего лишь потрепала ее по голове. Бабушкина сестра, с которой Саманта познакомилась за несколько часов до траурной церемонии, выражала свои чувства гораздо горячее.

Едва увидев Саманту, Маргарет прижала ее к сердцу, совершенно утопив в просторных складках своего черного в полоску платья, похожего на парашют. Она в первый раз вернулась в Англию и встретилась с Агатой. Ей недавно исполнился пятьдесят один год, но из-за полноты и застывшей на лице усталости она выглядела старше. Ей было двадцать шесть, когда она, силясь забыть о предательстве Агаты и Натана, покинула Лондон и поселилась в Нормандии. Работать она устроилась в мастерскую, где поточным методом расписывала чашки и тарелки. Ей отлично удавалось копировать стиль Лоры Эшли, что приводило в восторг ее патрона, заядлого англофила. По выходным она обходила ассоциации ветеранов войны, надеясь найти кого-нибудь, кто знал Ральфа Маккаллена.

Двое из них, плененные пышностью ее форм, предложили ей руку и сердце, но Маргарет, верная своей разрушенной войной любви, отказала обоим. В 1955 году, в десятую годовщину победы, одна из ассоциаций заказала ей фреску, посвященную памяти погибших воинов-фронтовиков. Маргарет очень обрадовалась: откровенно говоря, ей уже изрядно надоело рисовать цветочки. Взяв трехмесячный отпуск, она принялась за работу. Заказчик высоко оценил полученный результат, хотя немного удивился тому, что у всех изображенных на фреске солдат были ярко-рыжие волосы. Мертвые, раненые, умирающие — все, как один, обладали пламенеющей шевелюрой.

Ветеранам фреска тоже понравилась, и они стали просить Маргарет, чтобы она написала их портреты. Некоторые ради такого случая надевали свою старую военную форму. Но сохранилась она далеко не у всех. Впрочем, Маргарет не видела здесь никаких затруднений, ведь обмундирование Ральфа она тоже писала по памяти. На деньги, заработанные в мастерской и вырученные за портреты, она вскоре смогла купить небольшую однокомнатную квартирку.

Наступившие шестидесятые положили конец этому размеренному существованию. Война отошла в прошлое, люди перевернули страницу. Заказов на портреты поступало все меньше, и Маргарет решила обратиться к абстрактной живописи. В журналах она видела репродукции полотен Пикассо и искренне верила, что подобной мазни может навалять сколько угодно. Выставить ее работы согласился всего один галерист. Зато на вернисаже она познакомилась с Жан-Ноэлем Делануа — большим оригиналом, который сам себя именовал художником-декадентом. Во время вечеринки он предрек, что во Франции грядет новая революция. «Но не столько политическая, сколько культурная», — уточнил он, протягивая ей косяк.

Между ними зародилась дружба. Ей нравилось слушать рассуждения этого сухощавого старика с восковой бледности лицом о взрыве концептуального искусства, положении рабочих масс и деспотизме де Голля. Понимала она далеко не все, но это ее мало волновало. Научилась же она не замечать, как порой стекленели глаза ее нового друга! Одним дождливым днем, когда они занимались живописью в квартире Маргарет, он предложил ей таблеточку, заверив, что та удесятерит ее творческие способности. Так почти в пятидесятилетнем возрасте Маргарет приобщилась к ЛСД. Прием наркотика, вошедший у нее в привычку, не замедлил возыметь свои последствия. Первые из них проявились в мастерской. Маргарет стало явно не хватать терпения и точности движений, необходимых для кропотливой работы по росписи фарфора. Патрон очень сокрушался, что вынужден ее уволить.

Маргарет не особенно огорчилась. У нее уже созрел новый план. Во время одного из своих «путешествий», совершенных благодаря ЛСД, она встретила Ральфа — на кладбище. В Париже студенты швырялись камнями в полицейских, а Маргарет, равнодушная к безумию мира, объезжала нормандское побережье и прочесывала частым гребнем обширные пространства, плотно уставленные крестами. Источника доходов у нее больше не было, так что квартиру пришлось продать. Обитала она теперь в какой-то убогой меблирашке.

На принудительное лечение ее отправили после того, как кладбищенский сторож обнаружил ее среди ночи лежащей комочком между двумя солдатскими могилами. Он бы, может, ее не заметил, но она громко и нараспев выкрикивала имя своего возлюбленного. В больнице ее продержали год, после чего сочли, что она исцелилась, несмотря на ее упорное убеждение в том, что Ральф Маккаллен все еще жив. С Жан-Ноэлем Делануа она больше не виделась — он уехал в Париж делать революцию, — зато вернулась в мастерскую, и патрон с удовлетворением констатировал, что она вновь обрела утраченные было навыки.

* * *

«Пора возвращаться в Англию», — сказала себе Агата.

После кремации родственники и друзья Джейн Мэри собрались в пабе неподалеку от кладбища. Грегори Фоллоу сидел, низко опустив замутненный взгляд, и приканчивал четвертый стаканчик виски. В уголке бесшумно плакала Маргарет. Маленькая Саманта, которую нарядили в не по размеру большое черное платье, стояла вцепившись в отцовский стул. Но папаша, кажется, вообще забыл о ее существовании.

Агате понадобилось два дня, чтобы все организовать. Грегори Фоллоу с готовностью принял ее предложение на неделе забирать Саманту к себе. Он собирался бросить торговлю недвижимостью и на паях с приятелем открыть магазин азиатских продуктов. Тот факт, что с дочерью он будет видеться только по выходным, нисколько его не расстраивал. Жильцов, снимавших дом в Хэмпстеде, поставили перед необходимостью в следующем месяце освободить помещение. Агата уже связалась с подрядчиком, поручив ему разделить первый этаж на две квартиры. Она подозревала, что сестра вот-вот попросит у нее приюта.

Все случилось именно так, как она предполагала. Спустя неделю после похорон Маргарет призналась, что не хочет возвращаться во Францию. Ей надоела эта страна, к тому же жалко было расставаться с маленькой Самантой. В конце концов, не без ехидства напомнила она Агате, это внучка Натана, того самого художника, за которого Маргарет вышла бы замуж, если бы родная сестрица не увела его прямо у нее из-под носа. «У меня есть свободная квартира», — коротко ответила сестрица.