Читать книгу "Мы, народ... - Андрей Столяров"

Арик, кстати, не понимал: а зачем пригласили его самого? Тем более как бы скомпрометированного после недавней истории. Вроде бы он тут совсем не на месте. И только когда, в разгаре веселья, неслышно, за плясками, которые устроили Леночкины родители, за звоном стекла, за сумасшедшими криками «го-орько-о-о!» к нему подсел Дергачев и, приближая малиновое от водки лицо, предложил выпить за молодежь, которая будет двигать нашу науку, он, кажется. начал догадываться, в чем тут дело. Он им дает то, чего у них нет. Содержание, результаты, вокруг которых можно организовывать административные танцы. Можно, разумеется, и без содержания, но тогда рано или поздно обнаружится пустота. Как если бы убрать из балета сольные партии. Все вроде бы то же, а смотреть уже не на что.

Мита, наверное, испытывала аналогичные чувства.

– Ты здесь – единственный живой человек, – улучив минутку, шепнула она. – Остальные – просто неодушевленные механизмы. У одних пружина заведена потуже, у других – послабее, но все равно они движутся, как поставили, только оттуда сюда: от дивана до шкафа, от шкафа к столу, пока не иссякнет завод. А в тебе есть нечто, есть – жизнь…

Выглядела она лучше всех. Даже лучше Катьки Загориной, которая у них в классе считалась первой красавицей. Чуть раскрасневшаяся от вина, чуть взлохмаченная, с нежными, как у младенца, невинными щеками. У нее обнаружился вдруг сияющий безрассудный взгляд, иногда – столь откровенный, что Арик от волнения обмирал. Он впервые видел ее такой. Словно Мита до сего момента дремала, а теперь пробудилась и вышла из заточения.

Не один он это заметил. Через полчаса сумбурные волны празднества вынесли его в холл, где за зеркалом, укрытые от гостей, курили Катька и Леночка. Точнее, курила Катька, двумя пальцами держа сигарету, а Леночка помахивала ладонью, чтобы развеять дым.

И одновременно говорила, не понижая голос:

– Не беспокойся, он у меня будет на поводке ходить.

– Да ну тебя, Ленон, ты – надралась…

– Вот увидишь: через полгода будет мне тапочки в зубах приносить…

Она облапила Арика и прижала его к себе.

– Ребята, как я вас всех люблю!.. А ты, говорят, молчун, тоже решился? – И оглянулась назад, где в проеме дверей как раз видна была Мита, слушающая Дергачева. – Серьезный выбор… Тебе с ней будет непросто…

Леночка скорее всего ошибалась. Пока, во всяком случае, ничто трудностей не предвещало. Шумную свадьбу они с Митой решили не делать.

Мита сказала:

– Зачем нам свадьба? Что она даст, кроме лишних хлопот? Ни мне, ни тебе это не нужно…

Арик был с ней абсолютно согласен. Ему тоже не нравилась эта внезапно появившаяся традиция: превращать личный праздник в некое грандиозное шоу – с обязательной торжественной регистрацией во дворце, с поездками на машинах по всему городу, с возложением цветов к памятникам и монументам, с застольями на сто и более человек. Он уже по необходимости побывал на двух-трех подобных мероприятиях и ничего, кроме отупляющей скуки, оттуда не вынес. Чувствовалась в этом какая-то мучительная натужность, тараканья тщета, блошиное желание доказать, что «мы не хуже других». Кому доказывать и зачем?

С Митой они просто подали заявление в ЗАГС и через месяц зарегистрировались, сбежав для этого с лекции. А потом в ближайшем кафе выпили по бокалу вина. Правда, далее пришлось выдержать визит к родителям Миты, которые непременно хотели устроить праздничный ужин в их честь, и затем, через несколько дней – ответный визит, чтобы родители посмотрели, как они с Митой живут. Однако, это были приемлемые издержки. Арик понимал, что неких тягомотных формальностей избежать все равно не удастся, и потому довольно спокойно выслушал повествование отца Миты о его работе на Севере, а затем сетования матери на порядки в поселке Сайцы, где у них была дача. Третий год, оказывается, не могут им электричество подвести. Вот так и живем: вечером при свечах. Он даже в ответ рассказал о своей работе на кафедре и, предупреждая вопросы, вежливо пояснил, что это может дать в перспективе. То есть – кандидат наук, доктор наук, профессор, может быть – заведующий лабораторией, директор научно-исследовательского института. Не сразу, конечно, в некотором отдаленном будущем. Однако, если работать, ничего невозможного нет.

Справился он, вероятно, неплохо, потому что Мита, заметно волновавшаяся во время этих семейных церемониалов, после ухода родителей бросилась ему на шею: Молодец!.. Молодец!.. – за чем последовал вечер бурной любви.

Конечно, без определенных трудностей не обошлось. И самое тяжело для него заключалось в том, что он теперь был не один. В квартире почти постоянно присутствовал другой человек – со своими желаниями, привычками, с устоявшейся склонностью делать некоторые вещи так, а не этак. Даже тишина в комнатах обрела новое качество: сделалась более чуткой, готовой в любой момент тронуться незнакомыми звуками. Стеснение быта было вполне очевидно, и у него, накапливаясь день за днем, вспыхивало иногда неведомое ранее раздражение, когда, например, выяснялось, что вещь, положенная вчера на одно место, сегодня по непонятным причинам оказывалась в совершенно ином.

Его это доводило буквально до бешенства.

– Я не хочу ничего разыскивать, – объяснял он дрожащим голосом, пытаясь не сорваться на крик. – У меня правило: протянул руку и взял. Зачем я буду что-то искать, если знаю, что оно находится здесь!..

Впрочем, эти мелочи они быстро отрегулировали. Негласно установилось так, что вещи Миты, ладно, бог с ним, могут лежать где угодно. В конце концов, человек взрослый, ей и решать. А вот к его вещам, неважно в шкафу или на рабочем столу, она пусть даже не прикасается. Нужно вытереть пыль: подними, вытри, верни на то же самое место.

И также легко они отрегулировали некоторые другие вопросы. Например то, что Мита по выходным просыпалась не раньше одиннадцати часов. Вставала тогда, когда у него уже был разгар рабочего дня.

– Ну, не могу, не могу я, – говорила она. – Хоть убей, буду потом весь день вареная…

Или, например то, что Арик почему-то не переносил запаха рыбы: всего выворачивало, когда начинал плыть из кухни едкий, приторный чад. Никаких проблем по этим поводам не возникало. Подумаешь, ерунда: спать можем и в разных комнатах, ничего. Ты, надеюсь, не возражаешь? Ну, а рыбу я буду готовить, когда тебя нет.

В общем, серьезных разногласий у них практически не было. Уже через неделю совместной жизни Мита сказала:

– Давай сделаем так: ты всегда будешь прав. Даже в тех случаях, когда ты не прав. Так нам обоим будет удобней.

– А если я и в самом деле неправ?

– Не беспокойся, я это сумею тебе потом как-нибудь объяснить…

Великолепный был принцип. Арик сразу же оценил его по достоинству. Скольких глупых конфликтов удавалось таким образом избежать. Сколько шероховатостей проскочить, даже не оцарапавшись. Хотя, если честно, шероховатости появлялись у них не часто. С чего бы им появляться, если он всегда прав? Тем более, что от домашней работы он, вопреки общему правилу, не отказывался, обиженного лица, если Мита к нему с чем-нибудь обращалась, не строил, не занимал позиции, что, мол, он выше этого. Зачем конфликтовать из-за ерунды? Ведь не трудно же время от времени сходить в магазин, помочь иногда с уборкой, что-нибудь приготовить, если Мита не успевала? Опять-таки – починить какую-нибудь мелочь в квартире, вызывать электрика, водопроводчика – будет больше мороки. Он рассматривал это как своего рода отдых, краткий незапланированный перерыв, во время которого тоже можно было о чем-то подумать. Единственное, что с самого начала неукоснительно проводилось в жизнь: он делает это только тогда, когда ему самому удобно. Мита, к счастью, не возражала. А потому нередко оказывалось, что благоприятный момент наступал, когда дело уже давно было сделано.