Читать книгу "Есико - Иэн Бурума"

Высокий, красивый мужчина с копной волнистых волос и явной склонностью к элегантным английским костюмам, Кавамура был отлично знаком со всеми удовольствиями, которые мог предложить громадный город. Быстро уставая от ежедневной рабочей текучки, он обычно звонил мне во второй половине дня, и мы договаривались о встрече в «Грейт Ворлд Тауэр», где можно немного расслабиться.

Башня «Грейт Ворлд» на Западной Янджин представляла из себя гигантскую пагоду удовольствий. В ее цокольном этаже находился кинозал на тысячу зрителей. Симпатичные шлюшки в цветастых ципао с разрезами до подмышек так и сновали по фойе с утра до позднего вечера. Мы начинали с первого этажа, лакомились шанхайскими пельменями и медленно начинали наше «восхождение в рай», как местные называют путешествие с заходом на каждый этаж, где посетителей ждут очередные удовольствия: парные бани с благовониями на первом этаже; массаж ног и чистка ушей — на втором; акробаты, канатоходцы и музыканты — на третьем; пип-шоу с голыми девочками и театральные представления с откровенными сценами под вкуснейшие пирожные из Сучжоу — на четвертом; искуснейшая стимуляция всех ваших мужских желаний опытными молоденькими девушками, азартные игры и магазины специальных «резиновых изделий» — на пятом, и так далее до верхнего яруса, где китайские красотки предлагают все мыслимые и немыслимые наслаждения под звуки оркестра, играющего музыку из кинофильмов, включая, что приятно, несколько песен Ри Коран. Многие китайцы, посетив этот дворец наслаждений, не выдерживали искушения — спускали все свои деньги на девочек или проигрывали за игральным столом. Тогда они просто выпрыгивали из окон «рая» и за несколько мгновений преодолевали обратный путь на переполненные улицы города. Несколько ступеней, ведущих к деревянной площадке на самой вершине башни, здесь называли «лестницей в небо».

Хотя Кавамура в основном снимал самых известных китайских звезд, его заветной мечтой было заманить Ри на работу в его шанхайские киностудии. Он хотел сделать ее в Китае такой же популярной, как в Японии. Но Амакасу, естественно, очень не хотел отпускать ее даже на один-единственный фильм. И тогда в порыве непростительного безрассудства я согласился подумать о том, как помочь моему другу изменить решение Амакасу.

В апреле, когда холодное заклятие отступило, Ри прибыла в Шанхай из Японии, где снималась в нескольких эпизодах для нового фильма «Ночи Сучжоу». Мы встретились в моем любимом ресторанчике на улице Хэнкоу за ланчем из жареных угря и крабов. Я заметил, что она все время наклонялась, чтобы почесать ноги. «А… это? — сказала она в ответ на мой вопрос. — Памятка с родины!» Они снимали сцену в пруду неподалеку от Токио — тот пруд очень напоминал озера в Сучжоу. Режиссер слыл большим специалистом по решению невыполнимых задач. Бедняжке Ри приходилось часами простаивать по пояс в воде, ожидая, когда настроят камеру, и отбиваясь от кровожадных пиявок. Но еще одна новость, которую она мне поведала, поразила меня еще сильнее. Она встретилась со второй Ёсико, с моей ненаглядной Жемчужиной. Услышав об этом, я ощутил себя так, словно по моему хребту провели куском льда.

Однажды, когда Ри жила в одной из гостиниц на Кюсю, ей в номер позвонили:

— Твой старший брат очень хочет с тобой повидаться.

Тревожная интонация, с которой Жемчужина произнесла эти слова, заставила Ри согласиться на встречу немедленно. Дон Чин пришла в мужском кимоно и выглядела как безумная. Сунула руку в сумку, достала пачку листов бумаги, исписанных ее почерком.

— Пожалуйста, прочти это, — сказала она. — Это моя жизнь. Только ты понимаешь меня. Поэтому ты должна сыграть меня. В своем следующем фильме.

Пораженная Ри не смогла ничего ответить. Она никогда не видела Жемчужину Востока в таком состоянии, буквально в конвульсиях от нервного возбуждения.

— Пожалуйста! — повторила Дон Чин. — Я прошу тебя, ты должна это сделать. Это — мой последний шанс.

И прежде чем Ри смогла возвратить ей рукопись, Восточная Жемчужина ушла. Выслушав этот рассказ, я мысленно поблагодарил Танэгути. По крайней мере, я знал, что Жемчужина на данный момент в безопасности. Невзирая на то что она мне сделала, я все еще любил ее. Конечно же такого фильма никто никогда не снимет. Ри передала мне пакет с рукописью так быстро, словно бумага жгла ей пальцы. А я отправил его в камин. И это было жестом любви, а не предательства. Слишком четко я мог представить дальнейшую судьбу Восточной Жемчужины, попади эти страницы в чужие руки.

О вечеринках у Кавамуры по Шанхаю ходили легенды. Жил он на большой и уютной вилле в европейском стиле недалеко от проспекта Жоффр. Через залы и комнаты его виллы прошло множество знаменитостей, включая даже Марлен Дитрих, с которой у него, по слухам, был роман, причем еврейский ее любовник, Джозеф фон Штернберг, также не раз гостил в этом доме. Кавамура боготворил фон Штернберга. Всем показывал стул в своем кабинете, на котором однажды сидел великий режиссер. И перед тем как усесться на это священное место самому, с любовью протирал носовым платком блестящую кожаную поверхность. «Учитель!» — бормотал он, точно священник молитву.

Поэтому, когда Кавамура пригласил меня на свою вечеринку, а Ёсико планировала тогда же оказаться в центре города, мне показалось, что само это совпадение — прекрасная возможность представить их друг другу. К моменту, когда мы прибыли, гостиную заполонили китайцы. Чжан Шэхван, глава киностудии «Мин Цин», явился со своей новой любовницей, молодой светской потаскушкой Цзян Цинь,[22]которая позже примкнула к коммунистам в пещерах Янаня. Бу Ванканг, знаменитый кинорежиссер, беседовал с Динь Линем, романистом. А в углу сидел Сю Йен, драматург, не раз получавший предупреждения от наших цензоров, и смеялся над шутками актера Чжао Дана. Сам Чжао, окруженный толпой поклонников, лицедействовал, изображая типичного квантунского офицера и выкрикивая команды на корявом японском языке. Громче всех смеялся Кавамура. Я заметил, как смех замер у всех на губах, когда мы с Ри вошли в комнату. Воспоминания о сцене с пощечиной были еще свежи. Мне сразу стало неловко — но вовсе не от их злобных пародий, а из-за Ри. Политика всегда сбивала ее с толку. Как и неприязнь, которую ей выражали.

Все вокруг громко жаловались на мелочные придирки японских цензоров, на ограничения, введенные в китайском городе под японским контролем. Что, впрочем, совершенно не беспокоило Кавамуру, который продолжал обходить комнату за комнатой, широко улыбаясь гостям и заботясь о том, чтобы всем было уютно. Мне даже почудилось, будто ему нравится эта атмосфера. Конечно же я и раньше слышал, как китайцы ведут подобные разговоры, и со многими их доводами соглашался, но на этот раз счел неприемлемым, чтобы такие беседы слушала Ри. От всего этого она и так настрадалась, когда училась в Пекине. К тому же ее могли скомпрометировать. Поэтому я решил, что нам лучше уйти, даже несмотря на обещания Кавамуры открыть еще шампанского и заверения в том, что «мы среди друзей». Когда же я начал настаивать, он наклонился ко мне и сказал, обдав легким запахом алкоголя и сигар: «Друг мой, наш народ не имеет ни малейшего представления о том, как японцев здесь презирают. И это наша вина, это вы понимаете?»