Читать книгу "Запрет на любовь - Анна Джолос"

отлёживается.

— И чё там было?

— Файер-шоу. Дед сказал, что отца конкретно накрыло, когда он Олега увидел. Еле сдержался, чтобы не удавить.

— Ну, его можно понять, — хмыкает Денис.

— В общем, батя словесно опустил его и предупредил, что самолично подпишет ему смертный приговор, если тот ещё раз рискнёт подойти к Милане.

— Ян Игоревич, респектую.

— А с заявой-то чё?

— Дед оповестил семейку Рассоева о том, что если будет подан иск, в ответ они получат тоже самое и загребут проблем в два раза больше.

— По-умному выкрутил.

— Зачитал им подготовленный документ. Сообщил, что копия, вместе с показаниями Миланы уже лежит на столе у следака. Предки этого долбоящера в осадок выпали от такой новости.

— Всё-таки дед у тя — адвокат от Бога.

— Один из лучших в Москве, — горделиво подчёркиваю.

— Свезло тебе нехило в плане родственных связей.

— Стопудово. Дед реально мою задницу от колонии спас. Они там уже кипу справок собрали. Поразительно, что при всех диагнозах этот убогий вообще дышит, — усмехаюсь, качая головой.

— Ну так мать же — зам главврача поликлиники. Ясно, что по-резкому организовали все бумажки, какие смогли.

— Финалити сей истории? — подытоживает Дэн.

— Рассоевы подумали, посовещались и забрали заяву из ментовки.

— Ай молодцы!

— Найс.

— Супер.

— Хорошо, что хорошо кончается.

— Дирехтор чё в уши вливала? — Ромасенко щурится, когда солнце, вышедшее из-за облака, начинает слепить своими лучами даже через окно.

— Беседу о нравственной составляющей проводила. Пригрозила тем, что я опять на карандаше. Внутришкольный учёт, мониторинг и прочая лабуда. Сказала, что ещё один проступок — и могу забирать документы.

— Старые песни о главном, — он цокает и закатывает глаза. — Тётя Даша как?

— Да? Как мама, кстати?

— Нормально. Забираем её сегодня.

Закручивает за грудиной до боли. Очень сильно хочу её увидеть. Соваться в больницу посреди недели батя строго-настрого запретил.

Оно и понятно. Нельзя ей нервничать.

Звенит звонок.

— Мать вашу, грёбаная литра! — вздыхая, обречённо стонет Ромасенко. — Есть ещё котлеты?

— Не-а, вы всё сожрали, — Чиж демонстрирует пустой лоток и разводит ладони в стороны.

— Это печально.

— Погнали на урок, а то Шац из нас сейчас котлеты сделает. У неё сегодня дерьмовое настроение.

— У кулера задержимся? Сушняк мучает.

Встаём со ступенек и толпой прёмся вниз на второй этаж.

Глава 14

— Итак, — Матильда надевает очки и смотрит на класс долгим, внимательным взглядом. — Бунин Иван Алексеевич. Знаменитый писатель и поэт. Дома вы должны были ознакомиться с его биографией. Что ж… Петросян, поведай-ка классу о том, как Иван Алексеевич провёл свои детские годы.

— Это я могу, — улыбается Давид. — Как раз успел прочитать первые два абзаца на перемене.

Ребята ржут.

— Давай уже, рассказывай, — торопит его Шац.

— Алексей Иваныч…

— Иван Алексеевич.

— Точняк, шноракалюцюн.

— Что? — Германовна подвисает.

— Спасибо говорю, на армянском, — поясняет он.

— Господи, обойдёмся без армянского, — Матильда закатывает глаза.

— Так вот, Иван Алексеевич родился в небогатой семье дворянского происхождения… ща… — лупится в книгу, — в тыща восемьсот семидесятом. В Воронеже.

— Тысяча, произноси правильно.

— Потом случился переезд в какую-то Губернию. В родовое гнездо.

— Орловскую, — подсказывает ему она.

— Бунин получил начальное домашнее образование. В восемьдесят первом поступил в Елецкую мужскую гимназию. Учился хреново наш писатель. Матешу терпеть не мог.

— Сложно осуждать его за это, — тяжко вздыхает Дэн.

— Он боялся, что не сдаст экзамены.

— Во-во. Наш парень.

— Короче, его турнули оттудова, из Елецкой гимназии. За то, что не захотел возвращаться с каникул.

— Оттуда. Кем были его родители?

— Помещик и набожная женщина. Кстати, она приходилась ему какой-то там племянницей.

— У-у-у-у.

— Инцест.

— Осуждаю.

Класс гудит.

— Тихо, — Германовна стучит карандашом по столу.

— В общем, старший брат его доучил потом, в родовом гнезде. Там же, дома, Ваня начал творить. Клепать стихи и рассказы.

— Спасибо, Давид. Дополнит Свободный.

— Да чё я-то?

— Рядом с Петросяном в журнале потому что. Отвечай, Денис. Как сложилась дальнейшая жизнь писателя? Озвучиваем факты.

— Ну… Он много странствовал. Работал в газете. Печатался. Дважды был женат, — чешет затылок. — После Октябрьской революции и захвата власти большевиками навсегда покинул СССР, ушуршав во Францию. Стал первым русским писателем, получившим за свою писанину Нобелевскую премию.

— Писанину, — хмыкает Шац. — Ладно. Каким человеком был Иван Алексеевич? — останавливает блуждающий по кабинету взор на мне.

— Одни говорили, что он — горделивый франт, мол, эдакий Воланд[8] без свиты. Вторые называли его человеком чести. Друзья отмечали в его характере вспыльчивость, требовательность и склонность к лютому перфекционизму. Он был известен своей любовью к переработкам, запятым и прочим несущественным мелочам. Дико бесил этим издательства.

— Задрот, — выносит Макс свой вердикт.

— Щедрый был. Когда получил денежную награду за Нобелевскую премию, начал направо и налево раздавать бабло всем нуждающимся. В итоге, сам очень быстро остался на нуле и умирал в нищете.

— Лошара.

— Ромасенко! Следи за языком! — сердито зыркнув на Макса, ругается Матильда.

— Суеверный ещё был, — добавляет Филатова. — Опасался цифры тринадцать.

— И презирал букву Ф, — усмехаюсь.

— Замечательно, что вы не ограничились текстом учебника.

— Всемогущий гугл.

— Ну, благо, хоть научились использовать его в образовательных целях, — вздыхает классуха.

— Матильда Германовна, а правда, что «Тёмные аллеи» были запрещены в СССР?

— Да, Полиночка. Причиной тому послужило «фривольное содержание» данного произведения. К нему-то мы и переходим, драгоценные мои. Сейчас узнаем, кто читал литературу, рекомендованную на лето.

Подопечные стонут.

— Где Джугели? — спрашиваю у Паши.

Её место пустует с самого начала урока. Заметила ли Шац? По списку она не проходилась, потому что у нас уже была перекличка на русском.

— Без понятия. Может, сбежала? — предполагает он, пожимая плечом.

— Стул кто раскрутил? — интересуюсь, типа между прочим.

— Петрос.

Спирохема тупая. Отгребёт.

— Это была идея Ковалёвой.

— Дура.

— Вообще, девчонка держится достойно. Бойкот, массовый игнор, жёсткая травля в соцсетях, издевательства и оскорбления, а ей всё по боку. Злится и, стопудово, месть уже готовит. Видел её лицо сегодня?

Киваю.

Видел.

С такой ненавистью на протянутую руку посмотрела.

Оно и ясно. Контры с коллективом у неё из-за меня.

— Пройдёмся по всем пунктам плана. Открываем тетрадь, записываем число и тему, — голос Шац становится громче. Это, своего рода, предупреждение, что мы ей мешаем. — Рассказ «Тёмные аллеи» Ивана Алексеевича Бунина.

— Можно сократить И. А.?

— Свободный, Иа — это персонаж из Винни-Пуха.

По классу проносится волна смеха.

— Не надо так делать, ради Бога! Потом сами в своих каракулях не разберётесь. Что за привычка всё сокращать?

— Так они и читают также, — бубнит Филатова, — по диагонали, краткое содержание, в лучшем случае.

— Экономия времени и сил, — отзывается Свободный.

— Прямой путь к деградации.

— Разговоры!