Читать книгу "Круть (с разделением на главы) - Виктор Олегович Пелевин"

умеют.

Кого запустим первыми? Кукера?

— Весь смысл в том, чтобы парами, — сказал Сердюков. — Если Кукера, то с Дарьей Троедыркиной. Нужно, чтобы на камеру наговорили, что ознакомлены с условиями и согласны. И желательно с улыбкой.

— Сделаем, — сказала Тоня. — Только у Дарьи с улыбкой плохо. Это важно?

— В данном случае да. На крутилово хоть ссаными тряпками их гоните. Но в нашем исследовании всё должно выглядеть гуманистично.

Тоня тихо засмеялась.

— Я эскиз ящера видела для Кукера. Не тиранозавр, а какой-то тиранопетух.

— Всё по науке. Некоторые разновидности динозавров были с гребнями. У других имелись перья. Нам внешний вид не особо важен. Важно внутреннее отождествление во время опыта. Кукеру понравится.

— Даша Троедыркина — тоже тиранозавр?

— Нет, — ответил Сердюков. — Отнюдь.

— Как они друг друга найдут?

— Не беспокойтесь. Я им такой сценарий пишу, что автоматически встретятся на маршруте.

Тоня покачала головой.

— А вдруг у них любовь случится?

— Не думаю. Хотя может присутствовать, конечно. В патологическом смысле. Нам важно, чтобы ими был пережит целостный рептильный опыт. По моей теории это может позитивно изменить поведенческие установки.

— Ладно, — сказала Тоня. — Если меня спросят, нобелевка ваша. Когда начнёте?

— Да прямо в понедельник, Антонина Надеждовна.

9

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/17

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Петух в отказе Кукер

Петушатник возвышался над хатой, как сады Семирамиды над ночным Вавилоном — зловеще и кощунственно.

Цветы в глиняных горшках, пластмассовые бюсты героев Добросуда (переделанные в пристанища духов — вертикальный пропил на лбу, жир и охра вокруг), старинные бумажные книги, портреты карбоновых писателей и полководцев, стеклянные бутылки с вложенными пожеланиями вечности (реальные малявы от братвы с обещанием скинуться общаком пернатому на банку) и ещё множество трудноидентифицируемых, но красиво переливающихся в полутьме предметов — всё это превращало трёхуровневые нары в подобие огромного иконостаса, нерукотворно мерцающего в красном свете коптилок.

В центре петушатника, в открытых царских вратах, на украшенной золочёнными перьями шконке сидел на трёх одеялах главпетух Кукер.

Хату натопили так жарко, что он был гол по пояс — и соседи по камере могли видеть наколки, украшающие впалую грудь. Их было много, но ярче всего выделялись петух на церковном кресте и породистый профиль древнего аристократа с подписью «ИБУНИН».

Такую татуху носили многие козырные петухи, и любой подкованный арестант обязан был объяснить её смысл без запинки, а то и прочесть само стихотворение Ибунина про поющего с креста пернатого:

Поёт о том, что мы живём,

Что мы умрём, что день за днём

Идут года, текут века —

Вот как река, как облака.

Поёт о том, что всё обман,

Что лишь на миг судьбою дан

И отчий дом, и милый друг,

И круг детей, и внуков круг…

Под петухом краснело огромное слово:

SIN

А ещё ниже — видимо, перевод или комментарий:

СИН ПОБЕДИШИ

На шее Кукера была выколота книга с ветряком на обложке и надписью «ВООК». Конвой к такой татухе докопаться не мог: книга и книга. А вот ниже, в зоне, которую обычно скрывала одежда, помещалась красная расшифровка — чтобы братва не принимала верхнюю часть надписи за призыв к англоязычному чтению:

В ОТКАЗЕ ОТ КРУТИЛОВА

Высокий гребень волос с вплетенной проволокой и петушиными перьями поднимался над черепом Кукера как плюмаж над греческим шлемом.

У стен хаты сидел неоперившийся блатняк — бритые, татуированные и закачанные в многослойную мышечную броню мокрушники. Они смотрели в пространство, стараясь лишний раз не встречаться с Кукером взглядом. Но опускать глаза в пол тоже не стоило — петуху мерещилось в этом свидетельство нечистой совести, если не прямого стукачества куме.

Как всегда с утра в понедельник, Кукер держал базар.

— Петушиное погоняло — вещь особая. Оно по ветру должно прилететь. С неба упасть. Все петухи в курсе. Вот вы, сявки, знаете, как моё имя?

— Кукер, — сказал кто-то.

— Вы Кукером меня по-свойски зовёте. А моё петушиное имя — Син. Теперь вопрос — почему меня Сином зовут?

— По колам.

— Чего по колам?

— Ну, это, на пузе у тебя выколото, — ответил браток. — «Грех» по-английски. Имя самое петушиное.

— Дурила ты, — усмехнулся Кукер. — Какой грех? Дураки базарят, что петухи поднялись недавно. В позднем карбоне или около того. И раньше нас якобы в жопу долбили. Не слушайте. Это с кумчасти ветер дует. Историю специально так искажают, чтобы от традиции нас оторвать. У петухов долгое и славное прошлое. Много столетий мы служили китайским императорам. Были телохранителями и мастерами боевых искусств. Я вам сейчас докажу. И объясню заодно, как петухом стал и почему у меня такое имя.

Кукер упёрся руками в колени и обвёл братву взглядом.

— Случилось это на Саратовской крытой. Был я тогда просто бродягой. Чуял перья, конечно — но сомневался. А потом наш главпетух, Костя Цезарь, который на шпорах меня учил чикаться, рассказал нам одну китайскую притчу. Сейчас я вам её зачитаю.

Кукер поднял со шконки потрепанную книгу, раскрыл её на закладке и прочёл:

Цзин Син-цзы тренировал бойцового петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:

― Готов ли петух к поединку?

― Ещё нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, — ответил Цзин Син-цзы.

Прошло ещё десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.

― Пока нет, — ответил Цзин Син-цзы. — Он всё ещё бросается на каждую тень и каждый звук.

Минуло ещё десять дней, и царь вновь спросил о том же.

― Пока нет. Смотрит гневно и норовит показать силу.

Спустя десять дней государь снова спросил о том же.

― Почти готов, — ответил на этот раз Цзин Син-цзы. — Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали — словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нём достигла завершённости. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как тут же повернутся и убегут прочь.

Кукер закрыл книгу.

— Вот как услышал я эти слова, — сказал он, — так меня прямо в сердце и торкнуло. Понял я, что судьба моя в перьях. Подошёл