Читать книгу "Нагие и мертвые - Норман Мейлер"

— Си. («Есть девочки получше Розалиты».)

— Тебе так или иначе пора жениться.

— Си. («Розалита будет толстая, по дому будут бегать ребятишки, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. А он будет рыть кюветы на дорогах».)

— Но ты ведь был первым у нее.

— Си.

— Я поговорю об этом с синьорой Мартинес.

— Си. Пожалуйста.

Джулио шагает по утрамбованной грязной улице. Кое-где их теперь покрывают булыжником.

(«Устал? Не находишь себе места? От тебя забеременела девушка? Подавайся в армию!»)

1937 год. Мартинес — рядовой солдат. В 1939 году он все еще рядовой. Симпатичный стеснительный мексиканский парень хорошего поведения. Снаряжение и обмундирование всегда в безупречном порядке, и этого вполне достаточно для службы в бронекавалерийских частях.

Иногда приходится выполнять работу денщика. Ухаживать за офицерскими садами. Тебе могут приказать прислуживать на устраиваемых офицерами вечеринках. Чистить лошадь после езды; если это кобыла, регулярно протирать ей хвост. В конюшнях жарко и душно.

Солдат бьет лошадь по голове. Это единственный способ добиться от плохо соображающего и безмолвного четвероногого хоть какого-то повиновения. Лошадь ржет от боли, лягается. Солдат бьет ее еще раз. («Проклятое четвероногое все время пыталось сегодня сбросить меня. Обращайся с лошадью, как с негром, и она будет действовать правильно».)

Когда Мартинес выходит из стойла, солдат замечает его и кричит:

— Эй, Джулио, держи язык за зубами!

Рефлекторная дрожь. («Эй ты, парень, поторапливайся с соусом!»)

Наклон головы, улыбка.

— Будет сделано, — отвечает Джулио.

Форт Райли большой, весь в зелени, казармы из красного кирпича. Офицеры живут в очаровательных маленьких коттеджах с садиками. Мартинес — ординарец у лейтенанта Брэдфорда.

— Джулио, хорошенько почисти сегодня мои ботинки.

— Да, сэр.

Лейтенант отпивает глоток вина из стаканчика.

— Хочешь, Мартинес?

— Благодарю вас, сэр.

— Приведи сегодня в порядок весь дом, Джулио.

— Да, сэр, будет сделано.

— И не делай ничего, что могло бы меня рассердить, — подмигивает лейтенант.

— Нет, сэр, не сделаю.

Лейтенант и его жена, миссис Брэдфорд, уходят.

— По-моему, ты лучший ординарец из всех, которые у нас были, — хвалит она.

— Благодарю вас, мэм.

После введения военной службы по призыву Мартинес стал капралом. Когда ему пришлось впервые обучать солдат своего отделения, он настолько боялся, что его команды были едва слышны.

(«Чтобы я подчинялся когда-нибудь паршивому мексиканцу!»)

Отделение, становись! Налево равняйсь! Отделение, смир-но! Шагом-марш! Кругом-марш! Кругом-марш! («Вы, ребята, должны понять: нет на свете ничего трудней, чем быть хорошим сержантом. Твердость и решительность — вот что самое главное».) Отделение, кругом-марш! Солдатские ботинки звонко шлепают по красной глине; с потных лиц на гимнастерки то и дело срываются капельки пота. Ать, два, три… Ать, два, три. («С белыми протестантскими девочками я был тверд и решителен. И сержантом я буду хорошим».)

Отделение, стой! Вольно!

Мартинес отправляется на заморский театр военных действий, он капрал разведывательного взвода пехотной дивизии генерала Каммингса.

Здесь кое-что новое. Здесь можно любить австралийских девушек. Улица Сиднея. Его берет под руку блондинка с веснушками.

— О, ты очень симпатичный, Джулио.

— Ты тоже.

Вкус австралийского пива. Австралийские солдаты, выпрашивающие у тебя доллар.

— Янки, есть у тебя шиллинги?

— Янки? О'кей, — бормочет Джулио.

Мартинес смотрит на тонкие стебельки травы. Дзи-и-нь, дзии-нь — одна за другой пролетают над головой пули. Их свист пропадает где-то в густых зарослях. Зажатая в руке граната кажется холодной и тяжелой. Джулио бросает гранату вперед, быстро прячет голову и прикрывает ее руками. («Руки у мамы большие, а грудь мягкая».) Ба-а-бах!

— Попал ты в этого ублюдка?

— А где он, черт его возьми?

Мартинес медленно ползет вперед. Японец лежит на спине с задранным вверх подбородком и разорванным животом.

— Я попал в него.

— Молодец, Мартинес, ты хороший солдат.

Мартинес стал сержантом.

Маленькие мексиканские мальчики тоже питаются всякими американскими небылицами. Они не могут быть летчиками, финансистами или офицерами, но героями они стать могут. Вовсе не обязательно спотыкаться о булыжники и смотреть, задрав голову, на техасское небо. Любой человек может стать героем.

Героем… Но не белым протестантским парнем, твердым и решительным.

3

В офицерской столовой вот-вот должен был разгореться спор. В течение целых десяти минут подполковник Конн произносил речь, понося профессиональные союзы, а лейтенант Хирн, слушая его, возмущался все больше и больше. К спору располагала и сама обстановка. Столовую соорудили слишком поспешно, и она получилась недостаточно большой, чтобы вместить для трапезы сорок офицеров. Для нее соединили вместе две палатки, каждая из которых была рассчитана на отделение, но и этого пространства оказалось недостаточно, чтобы расставить шесть столов, двенадцать скамеек и оборудование полевой кухни. Боевая операция только началась, и питание в офицерской столовой еще ничем не отличалось от питания в столовой для рядовых. Несколько раз офицерам пекли пирожки и кексы, и один раз, после того как интендантам удалось купить на стоявшем поблизости торговом судне корзину помидоров, приготовили салат. В остальные дни меню было самое посредственное. А поскольку офицеры платили за питание из положенной им продовольственной надбавки, такое положение вызывало справедливые нарекания. Всякий раз во время приема пищи то за одним столом, то за другим люди роптали и возмущались, правда приглушенными голосами, потому что генерал Каммингс питался в этой же столовой за отведенным для него в уголке маленьким столиком.

В полдень офицеры были раздражены, как правило, больше, чем по утрам и вечерам. Палатку для столовой установили в наименее подходящей части бивака — в нескольких сотнях ярдов от берега на совершенно не прикрытом кокосовыми деревьями пятачке. Прямые солнечные лучи так нагревали воздух внутри палатки, что даже мухи и те летали, будто сонные. Офицеры ели, изнемогая от зноя; в поставленные перед ними тарелки и на стол около них то и дело падали капельки пота с рук и лица. На Моутэми, там, где дивизия располагалась постоянным биваком, офицерскую столовую соорудили в небольшой лощине рядом с извивавшимся между скалами быстрым ручейком, и контраст между той и этой столовой был теперь очень заметным. Обычно разговаривали здесь мало, и тем не менее перебранка могла возникнуть запросто. В перебранках участвовали — во всяком случае, так было до этого — лишь равные или близкие друг к другу по чину. Капитан спорил, например, с майором или майор обрушивался на подполковника, но чтобы лейтенанты вступали в словесный бой с полковником — такого еще не бывало.