Читать книгу "Нормальные люди - Салли Руни"

Да вон Марианна уже все объяснила, отвечает он. Нечем тут наслаждаться. В смысле все так, как есть, и радости в этом мало.

Пегги улыбается во весь рот. Если бы я была мужиком, говорит она, завела бы как минимум трех подружек. А то и больше.

От бутылки отклеивается последний уголок этикетки. Пока стекло холодное, они запросто отстают – конденсат растворяет клей. Коннелл ставит бутылку на стол, начинает складывать этикетку в маленький квадратик. Пегги продолжает говорить, но вряд ли что-то важное, можно не прислушиваться.

С Марианной у них сейчас все довольно неплохо. Вечером, после закрытия библиотеки, он идет к ней, иногда по дороге покупает еды или бутылку вина за четыре евро. В ясную погоду небо простирается на много миль и птицы кружат над головой в безбрежном океане воздуха и света. В дождливые дни город смыкается, обволакивается дымкой; машины движутся медленнее, фары мерцают тускло, а лица прохожих розовеют от холода. Марианна готовит ужин – спагетти или ризотто, а он потом моет посуду и наводит порядок на кухне. Выгребает крошки из-под тостера, а она читает ему шутки из твиттера. После этого они ложатся в постель. Ему нравится проникать в самые ее глубины, медленно, пока дыхание ее не станет громким и тяжелым, пока она не вцепится одной рукой в наволочку. Тело ее в этот момент кажется таким маленьким и таким открытым. Так? – говорит он. А она кивает и иногда похлопывает ладонью по подушке, громко выдыхая в такт его движениям.

Потом они ведут разговоры – Коннеллу они интересны, потому что часто принимают неожиданный оборот и наталкивают на идеи, формулировать которые ему и в голову не приходило. Они обсуждают романы, которые он читает, статьи, которые она изучает, исторический момент, в который они живут, сложности наблюдения за этим моментом в развитии. Иногда ему кажется, что они с Марианной похожи на фигуристов: по ходу беседы они импровизируют так виртуозно, с такой синхронностью, что им и самим удивительно. Она грациозно взмывает в воздух, а он каждый раз умудряется ее поймать, сам не понимая как. Мысль о том, что до сна они, скорее всего, еще раз сольются воедино, делает разговор даже более приятным, а еще ему кажется, что откровенность их бесед, в которых они то и дело переходят от общего к частному, обостряет ощущения от секса. В прошлую пятницу, когда после они лежали рядом, она сказала: как это было сильно, да? Он сказал, что, с его точки зрения, это всегда бывает сильно. Я имела в виду – почти романтически, сказала Марианна. Мне кажется, что я начинаю испытывать к тебе какие-то чувства. Он улыбнулся в потолок. Лучше такие чувства подавлять, Марианна, сказал он. Сам я так и делаю.

Марианна знает, какие чувства он испытывает к ней на самом деле. То, что он смущается в присутствии ее друзей, еще не значит, что он не относится серьезно к их отношениям, – относится. Иногда его начинает тревожить, что в этом вопросе нет полной ясности, день-другой тревога нарастает – он не может решить, как подступиться к теме, и в итоге говорит какую-нибудь ерунду вроде: ты ведь знаешь, что очень мне нравишься, да? Звучит это по непонятной причине едва ли не раздраженно, и она только смеется в ответ. Все знают, что потенциальных поклонников у Марианны хоть отбавляй. Студенты-политологи, которые являются к ней на вечеринки с бутылкой «Моэта» и рассказывают смешные истории про летние поездки в Индию. Члены правления клубов при колледже – они часто наряжаются в костюмы с галстуками и по неведомой причине считают, что внутренние интриги студенческих обществ интересуют нормальных людей. Парни, которые имеют обыкновение как бы ненароком дотрагиваться до Марианны во время разговора – поправляют ей волосы, кладут ладонь на спину. Однажды, напившись по глупости, Коннелл спросил у Марианны, откуда эти тактильные наклонности, а она сказала: ты никогда меня не касаешься – и что, другим тоже нельзя? Это сильно испортило ему настроение.

Домой он на выходные больше не ездит, потому что их приятельница Софи нашла ему работу в ресторане своего отца. Все выходные Коннелл просто сидит в кабинете наверху, отвечая на электронные письма и записывая заказы в большой кожаный журнал. Иногда звонят всякие мелкие знаменитости типа дикторов с Ирландского радио и в таком духе, но в основном по выходным ресторан пустует. Коннеллу понятно, что этот бизнес убыточен и рано или поздно закроется, но работа досталась ему с такой легкостью, что он даже не успел всерьез разволноваться, насколько она перспективна. Когда и если его уволят, кто-нибудь из Марианниных богатеньких друзей предложит что-то другое. У богатых принято помогать друг другу, а он в качестве лучшего друга и, возможно, любовника Марианны получил доступ в их круг: для таких людей устраивают дни рождения – сюрпризы, таким достают из воздуха непыльную работу.

Ближе к концу семестра ему пришлось выступить перед группой с докладом по «Смерти Артура», пока он говорил, руки дрожали и он не мог оторвать глаза от распечатки и посмотреть, слушают его или нет. Голос несколько раз срывался, ему казалось, что если бы он не сидел, а стоял, то просто грохнулся бы на пол. Только потом ему сказали, что доклад произвел сильное впечатление. Один из одногруппников даже назвал его в лицо гением, хотя и довольно презрительным тоном, как будто гений – это что-то не вполне порядочное. На курсе всем было известно, что Коннелл получил максимальный балл по всем дисциплинам, кроме одной, ему нравится, что его держат за интеллектуала, хотя бы потому, что это делает отношения с другими понятнее. Ему нравится, когда кто-то пытается вспомнить имя автора или название книги, и он тут же их приводит, не чтобы покрасоваться, а лишь потому, что помнит. Ему нравится, когда Марианна говорит друзьям – а у них отцы судьи и министры и за спиной особые, страшно дорогие школы, – что «вряд ли им когда встретится» человек умнее Коннелла.

А ты, Коннелл? – говорит Пегги.

Он не слушал и в ответ может сказать одно: чего?

Тебя привлекает возможность иметь нескольких партнерш? – говорит она.

Он смотрит на нее. Лицо у нее настороженное.

Э-э, говорит он. Не знаю. В каком смысле?

Ты никогда не воображал, что у тебя собственный гарем? – говорит Пегги. Я думала, всех мужчин посещает такая фантазия.

А, ясно. Вообще-то нет.

Ну, может, хотя бы две, говорит Пегги.

Чего две – женщины?

Пегги смотрит на Марианну и хитровато хихикает. Марианна безмятежно пьет воду.

Если хочешь, можем попробовать, говорит Пегги.

Погоди, не понял, говорит Коннелл. Что попробовать?

Ну, как там это называется. Групповой секс типа.

А, говорит он. И смеется над собственной глупостью. Точно, говорит он. Прости, не въехал. Еще раз складывает этикетку, не зная, что еще добавить. Упустил мысль, добавляет он. У него не получится. Он даже не спрашивает себя, понравится ему или нет, у него просто не получится. Почему-то – почему, он и сам себе не может объяснить, – ему кажется, что он, возможно, смог бы трахнуть Пегги на глазах у Марианны, хотя ему было бы неловко и, наверное, неприятно. Но в чем он уверен полностью, так это в том, что ничего не сможет сделать с Марианной на глазах у Пегги, или кого-то из ее друзей, или вообще кого бы то ни было. От одной мысли ему делается муторно и стыдно. Он сам этого в себе не понимает. Дело в том, что если в их отношения с Марианной встрянет Пегги или кто-то еще, внутри у него что-то рухнет, часть его личности, для которой у него нет названия, – он никогда даже и не пытался ее нащупать. Он еще раз сворачивает мокрую этикетку – она теперь совсем крошечная, плотно сложенная. Гм, говорит он.