Читать книгу "Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - Алексей Решетун"

«Знаете, — снова перебил я, — ходят упорные слухи об огромных зарплатах, которые получают работники морга. Это правда?»

«И да, и нет, — чуть подумав, ответил эксперт. — Когда я в конце девяностых пришел в интернатуру, ритуальный рынок не был отрегулирован и представлял собой хаотичную полубандитскую тусовку. Ну на чем можно заработать в морге? Продажа органов, трупов и тому подобное — это все бред сивой кобылы. Вскрытия всегда делаются бесплатно, это непосредственная обязанность эксперта, за которую он получает зарплату. А вот ритуалка — золотое дно, вечный бизнес. Так что «левые» деньги, безусловно, водились, только вот назвать их чисто «левыми» нельзя — просто так никому конверты не выдавались (об администрации не знаю), все отрабатывалось. Например, судебно-медицинские эксперты, специалисты с высшим образованием, раз или два в неделю выполняли санитарские обязанности, работая «на выдаче», то есть готовили трупы для захоронения: мыли их, одевали, гримировали. И именно за эти, немедицинские, услуги они и получали дополнительные вознаграждения. Другое дело — санитары. Думаю, что среди них вовсю ходили именно «левые» деньги, по крайней мере, санитары в то время были гораздо богаче экспертов.

Но меня, интерна, тогда это все не касалось. Не имея зимних ботинок, я ходил в осенних, и мой наставник однажды сказал: «Ничего, начнешь работать — купишь себе “Саламандеры”». Я тогда только изучал специальность и был ею полностью поглощен — до такой степени, что уже через несколько месяцев обучения понял: я хочу работать по-взрослому, в интернатуре мне скучно. Я увидел почти все, что входит в сферу судебной медицины, самостоятельно исследовал трупы, научился проводить освидетельствование живых и обращаться с медицинскими документами. Ездил я и на места происшествий в составе следственно-оперативной группы. Помню, как однажды утром, зимой, мы выехали на труп. На трубах теплотрассы, на спине лежало тело мужчины с перерезанной от уха до уха шеей. Убийство, судя по всему, произошло совсем недавно, потому что труп еще не остыл, от зиявшей и заметной издалека раны поднимался парок. Трубы и снег под телом были обильно залиты кровью. Зрелище очень неприятное. Меня тогда поразило то, что школьники, идущие в школу, останавливались и рассматривали труп, обсуждая детали увиденного. Они нисколько не боялись, наоборот, проявляли активный интерес и, думаю, спокойно подошли бы к телу вплотную, если бы не сотрудники милиции. Я сразу же вспомнил себя… Помните, я рассказывал о своем соседе, который повесился, и о том, как страшно нам было? А этим детям не страшно. Это дети другого поколения; наверное, они с раннего возраста смотрели боевики и фильмы ужасов, забавлялись с реалистичными «стрелялками» и прочими играми, в которых можно виртуально убивать, и потому воспринимали смерть как элемент какой-то очередной игры, не определяя ее как отвратительную, противоестественную трагедию».

«По-вашему, это плохо? — спросил я. — То, что дети не паникуют при виде покойника?»

«Я не говорю о том, что нужно обязательно паниковать, не в этом дело. Просто к смерти следует относиться с почтением, не обязательно со страхом. Мне показалось, что у этих детей, которые посмеивались, рассматривая перерезанное горло не на экране телевизора или монитора, а прямо перед собой, нет понимания ценности человеческой жизни. Я не видел в них жалости к погибшему — вот что самое страшное».

«А на выездах случаются какие-то комические ситуации?» — я сменил тему, видя, что разговор приобретает философский характер.

«Бывают так называемые «ожившие» покойники. Например, поступает вызов на труп, группа едет, иногда долго, по пробкам, или, если речь идет о сельской местности, в другой населенный пункт, приезжает, а «труп», оказывается, просто был сильно пьян, но к моменту приезда группы протрезвел, обматерил приехавших и ушел. Когда я уже проработал несколько лет, произошла такая история. Прибыли мы на один водоем — поступила информация, что обнаружен утопленник. Смотрим — и правда, лежит мужчина, в трусах, синий весь, рядом водолазы копошатся в своем оборудовании. Ну, думаю, достали уже. Вышли мы со следователем из машины, он стал описывать местность, я подошел к покойнику и начал его осматривать. Попытался повернуть его на бок и стянуть трусы для того, чтобы измерить ректальную температуру. А «покойник» открыл глаза, посмотрел на меня мутными глазами, дыхнул перегаром и сказал: «Пошел на х…» Мы со следаком чуть кирпичей не наложили. Оказалось, что купалась пара — мужчина и женщина, как водится, пьяные. И оба начали тонуть. Приехавшие спасатели успели поднять и откачать мужчину, а женщина утонула, и водолазы как раз одевались для того, чтобы за ней нырять».

«Забавно», — улыбнулся я, представив описанную картину.

«Да уж, обхохочешься, — усмехнулся эксперт. — А хотите, я расскажу вам действительно смешной случай? Дело было на заре моей судебно-медицинской юности, приехали мы на труп какого-то солидного дядьки, то ли бизнесмена, то ли депутата, не помню уже. Как всегда при таких обстоятельствах, понаехало множество людей с большими звездами на погонах и широкими лампасами на брюках, которые безостановочно руководили, то есть мешали работать. Тусовались они все на улице, плюс множество оперов, плюс участковые, следователи, криминалисты, прокуратура, кинологи — короче, как на параде. И тут из-за угла соседнего дома выбегает какой-то парень, а за ним несется грузная тетенька с диким криком «Держи его! Украл!». Не прошло и пяти секунд, как парня «приняли» на самом высоком уровне, и вот что он рассказал. Он утром освободился из колонии, где просидел несколько лет за кражу. Приехал в город, а денег нет. Помыкался он по знакомым, никого не нашел и решил вспомнить старое. Зашел в первый магазинчик и стащил там какую-то ерунду: то ли носки, то ли полотенце, то ли еще что. Схватил и побежал вон из магазина, продавщица — за ним. Завернул он за угол и увидел полный двор ментов, генералов, собак, ППС-ников с автоматами. На лету он остановиться не сумел и практически сам попал к ним в руки. С какой горечью он это рассказывал! Не пробыл на свободе и двенадцати часов и опять уехал в казенный дом. Я всегда вспоминаю эту историю, когда мне кто-то жалуется на невезение».

Я рассмеялся. В самом деле, какая дурацкая ситуация. Головная боль стала вроде бы утихать, но теперь как-то странно, холодно заболело в груди. Я поймал себя на мысли о том, что не слежу за временем. Сколько мы уже беседуем? Час? Два? Моего собеседника это, видимо, не сильно заботило, поэтому я продолжил:

«Итак, вам надоело в интернатуре».

«Не то чтобы надоело. Я общался с интересными людьми, занимался тем, что мне нравилось, но мне становилось скучно. Я уже усвоил, как надо и как не надо работать. Если было много трупов, некоторые эксперты, описав повреждения или какие-то важные, на их взгляд, вещи, могли сказать лаборанту: «Дальше все, как у повешенного», и опытный лаборант по памяти набивал текст внутреннего исследования, периодически спрашивая у эксперта параметры внутренних органов — размеры, массу. Я понимал, что так делать нельзя, однако надиктовать от начала до конца описание даже трех трупов — значит провести в секционном зале часов шесть-семь, а это нереально, потому что есть рабочее время, за которое необходимо справиться и с другими обязанностями, например, закончить предыдущие акты.