Читать книгу "Надпись - Александр Проханов"

- Сегодня мы прощаемся с нашими боевыми товарищами, героями-пограничниками, отдавшими жизнь за Родину. - Он заговорил, и голос его оказался неожиданно трескучим, резким, наполнил плац сухим колючим хрустом, словно в горле громко раскалывались дребезжащие щепки. - Они честно выполнили боевой долг, остались верны присяге, ценой своих молодых жизней сохранили в неприкосновенности нашу священную границу. Выбили с родной земли коварных нарушителей. - Он произносил дребезжащие, слышные далеко слова, что повторял не раз у братских могил, которыми была отмечена бесконечная граница империи, протянувшаяся по льдам и пескам, океанским побережьям и морским островам. Эта граница требовала постоянного ухода, постоянных жертв, была отмечена пограничными столбами и надгробными памятниками, охранявшими необъятную страну. - Наши мальчики, наши герои повторили подвиги своих отцов, отстоявших свободу и независимость советского государства. Они погибли за коммунизм, за светлое будущее поколений. Родина не забудет их великий подвиг. - Коробейникову казалось, что зампред не говорит, а вырезает свои слова на большой деревянной доске. Высекает стамеской буквы, и каждая новая буква наполняется тенью того же синеватого цвета, что и могила. - Родина-мать скорбит, склоняет свои знамена. В городах и селах, на заводах и стройках люди вытирают слезы, провожая в последний путь своих сыновей. Особенно больно отцам, матерям, потерявшим самое дорогое и бесценное - своих детей. Но утешением для них может быть только одно - они воспитали прекрасных детей, а только прекрасные, лучшие, храбрые, способны на подвиг. - Зампреду без труда давалось красноречие, как без труда дается жрецу заклинание, священнику проповедь, замполиту наставление. Он и был замполит, священник и жрец, охранявший таинственную зыбкую линию, пробежавшую по неоглядным пространствам, отделяющую народ от народа, историю от истории, жизнь от жизни. Эта линия колебалась, дробилась, ее прорывали и связывали. Могила, в которую лягут солдаты, будет маленьким узелком на границе. - С этих отважных героев станут брать пример следующие поколения наших воинов. Об их подвиге писатели напишут книги, поэты сложат стихи, композиторы сочинят песни. Им поставят памятники. Их именами назовут улицы и новые возведенные города. Их смерть не напрасна. Подвиг их вечен. Родина их не забудет, - закончил он свою надгробную надпись. Помолчал, словно прочитал на доске заключительные слова. Отступил назад, свита сомкнула вокруг него крепкие туловища, широкие плечи, фуражки с кокардами.

- Накрыть гробы!… - командовал Квитко. Солдаты кинулись к гробам, надвинули крышки. Заблестели гвозди, ударили молотки. Матери заголосили, кинулись вперед, но их не пускали, крепко держали за локти. Белые накидки, гипсовые лица скрылись под красными крышками. Из-под одной чуть белел краешек защемленной накидки.

- Салют - пли!

Ударили трескучие очереди, еще и еще. Солдаты разрядили магазины, лязгнули затворами, поставили у ног автоматы.

- Сносить гробы!

Два горбатых ящика медленно занесли в могилу. Заработал мотор. Оранжевый бульдозер двинулся, качая блестящим ножом. Стал наваливать в могилу груды глины, кучи стучащих камней. Завалил, проехался гусеницами, крутанулся, слепя сталью, будто завинчивал на могиле огромную гайку.

И вдруг пахнул ветер, огромный, жаркий. Излетел из пустыни, неся в себе солнечный прах, крупицы безымянных костей, соринки разрушенных храмов, пыль исчезнувших царств. Пролетел над заставой, как чей-то горячий вздох. Иссушил все лица, обесцветил все краски, выпил все силы. Словно невидимый дух напитался людскими слезами, праведными и коварными мыслями и канул, оставляя легкую шелуху.

63

Вернувшись в Москву, в трех номерах газеты он опубликовал большие, зрелищно-яркие репортажи с границы, в которых были гекатомба с массовым убийством скота, отчаянная атака пограничников на латунной заре, трупы распоротых пулеметами китайцев, надгробные рыдания матерей, вносившие в боевые репортажи дух «Слова о полку Игореве», и оранжевый бульдозер с зеркальным ножом, танцующий на могиле железный танец.

Публикации имели огромный успех. В газету пошел вал писем. Проклинали безжалостных маоистов. Славили советских героев. Просили адреса матерей, чтобы отправить пожертвования. Молодые люди изъявляли желание пополнить ряды пограничников. Интеллигенты высказывали соображения, что Советскому Союзу следует сближаться с Америкой, чтобы противостоять нашествию Китая.

Коробейникова вызвал редактор Урюков, сообщил, что его материалом чрезвычайно довольны в верхах. Таинственно намекнул, что за подобную журналистику полагается правительственная награда, и неудивительно, если он, Коробейников, будет представлен к ордену. Позвонил полковник Миронов. Расхваливал материалы, сообщил, что видел их на столе у руководства со множеством красных, синих и зеленых пометок.

Это был несомненный успех. Вдохновлял, сулил новые возможности, новые горизонты познания, которые распахивало перед ним могучее, поверившее ему государство.

План романа созрел, и нужна была тишина, долгожданный покой, чтобы уединиться за рабочим столом, нанести на лист бумаги первую, самую трудную, ключевую для последующего повествования фразу.

Дом его был пуст, жена и дети ушли на прогулку. Он держал перо над листом бумаги, предчувствуя, как легким касанием рассечет белизну, в надрез брызнет стоцветный мир, и из белого кокона вырвется огромная бабочка романа. Он искал эту первую, ускользающую фразу, отделяющую правду от вымысла, текст романа от реальности, сюжет от хитросплетений жизни. Фраза созревала, всплывала в душе, трепетала в зрачках, текла сквозь сердце, проникала в напряженную мышцу плеча, в запястье, в чуткие, сжимавшие перо пальцы, копилась на металлическом острие пера, чтобы коснуться бумаги, вскипеть драгоценной огненной каплей, прожечь белизну.

Раздался звонок. Коробейников, досадуя, слушал настойчивые, с равными интервалами трели. Отложил перо, снял трубку.

Говорил Марк Солим:

- Прошу простить, что тревожу вас. Мне стоило больших усилий вам позвонить. Я не очень вас отвлекаю?

- Отнюдь. Я вас слушаю.

- Видите ли, Елене скоро предстоит рожать. Ребенок, по всей видимости мальчик, занимает не слишком правильное положение. Роды могут быть тяжелыми, плод может быть поврежден. И мы решили, что она должна пойти на кесарево сечение.

- Разве это необходимо? - взволновался Коробейников. И почувствовал, что его волнение неприятно Марку, что, выразив это волнение, он становится соучастником принятого ими решения, по-прежнему присутствует в драме, которую он породил и из которой его постарались выключить.

- Это решение принято после консультации с опытными акушерами, - сухо и несколько торопливо произнес Марк Солим, давая понять Коробейникову, что это не подлежит обсуждению и мнение его не будет учтено. - Проблема в другом. У Елены неважное сердце. Неизвестно, как она выдержит операцию. Кардиологи выражают тревогу. Мой друг доктор Миазов предложил провести кесарево сечение в барокамере. Это новейшая установка, в которой поддерживается особое давление и кислородный режим, усиливающий питание сердца и всей кровеносной системы. Это сделает операцию более безопасной.