Читать книгу "Из смерти в жизнь…. Главная награда - Сергей Галицкий"

И вот ещё что: врач на войне плюс ко всему прочему не должен быть трусом. Лев Николаевич Толстой в своём рассказе «Набег» словами одного из героев даёт такое определение храбрости: «Храбрый тот, который ведёт себя как следует. ‹…› Место своё знает». Но «место своё знать» — не значит, что ты должен идти, как идиот — никуда не смотреть и ни о чём не думать, подобно Василию Алибабаевичу из фильма «Джентльмены удачи»: «Все бежали, и я бежал». Надо понимать, что во время боевого выхода, находясь по боевому расписанию рядом с командиром, а точнее, с этой «сладкой парочкой» — командиром и его радиотелефонистом — ты находишься возле источника информации. Грузить командира вопросами нельзя: он руководит боем. Но разумный вопрос, касающийся твоей службы, всегда уместен.

К врачу те люди, которые с ним вместе шли в бой, всегда относились изумительно. Это естественно, потому что все на равных под Богом ходили. Помню, как-то офицерам говорю: «Слушайте, ребята, если меня вдруг зацепит, туда попадёт, сюда попадёт, то делайте вот так, вот так…». Они: «Док, мы тебя промедолом (обезболивающее средство. — Ред.) уколем, а ты уж потом сам руководи, что нам с тобой делать».

Военный медик обязан уметь организовывать оказание медицинской помощи при различных видах боя. Это и при разведывательно-поисковых действиях, и при следовании маршем, и при совершении обходных маневров, и при наступлении-отступлении. Врач должен быть профессионально подготовлен и как военный: знать основы военной тактики, топографии, уметь пользоваться картой и ориентироваться на местности. Он должен знать штатные средства радиосвязи, чтобы быть в курсе, какая сложилась обстановка, кто под каким позывным действует, на каком направлении. Разумеется, гражданские врачи ничего этого не знают, даже если они проходили военную подготовку в мединституте на кафедре ОТМС (организация и тактика медицинской службы. — Ред.).

Особенно остро эта проблема встала в перестроечное время. Тогда эти «перестроечные» дети приходили служить на два года примерно с таким настроением: «Нам это не надо. В армии все дураки. Мы здесь два года тупо отсидим, а если вам надо, — вы и делайте». Я тогда был уже в звании повыше, и воспитание лейтенантов и старших лейтенантов в рамках дозволенного проводил «огнём, штыком и прикладом». У нас эти методы воспитания особо не афишировались. Но это был спецназ, тут не до сантиментов…

И плюс ко всему врач в спецназе должен соответствовать физическому уровню солдат, которые вместе с ним служат. Ведь он ещё и офицер. А солдаты наши к войне были хорошо готовы практически все. Приходили они из учебных полков спецназа, которые стояли в Чирчике и Печорах. Механиков-водителей и наводчиков присылали из Теджена, из учебной мотострелковой дивизии. И за всё время службы в Афганистане я не видел там ни одного психологического срыва (это когда солдату снятся кошмары, когда он рыдает и стенает, хватается за оружие и ведёт себя неадекватно).

А то, что народ это был крепкий физически и психологически, хорошо видно, например, из случая с моим санинструктором Виктором Тумановым. Помню, мы продвигались вверх по склону горы, где на вершине засели «духи». Наши вертолёты сильным огнём их с этой вершины сбили. «Духи» свои окопы бросили и отползли зализывать раны. Вплотную подходим к их земляным укреплениям. Не успел я сказать: «Ты куда, Туман?», как он в окоп спрыгнул и — ба-бах!.. Взрыв!..

Я за ним туда метнулся. Вижу — у него полстопы оторвало. Сидит белый весь, от озноба зубами стучит… Я жгут, повязку начал накладывать, промедол ему вколол. И вдруг он начинает смеяться. Я тогда подумал, что он, наверное, умом тронулся. Начал голову ему ощупывать — может, ранен? Спрашиваю: «Ты чего смеёшься?». А он отвечает: «Знаете, товарищ капитан, плохо, конечно, что ногу оторвало. Но хорошо, что мало оторвало!». Он же санинструктор — сидит себе и рассматривает свою несчастную ногу! Стопу то вправо, то влево повернёт. Парень стальной. Интересно, где он сейчас?

Быть готовым психологически к разным casus belli (лат. — военным случаям. — Ред.) вообще-то учили. Но это не было занятиями в прямом смысле слова. Обычно в курилке собирались солдаты, и, как правило, какой-нибудь прапорщик, тёртый, бывалый, начинал рассказывать истории. А потом эти истории детально обсуждались. И это вот человеческое общение и формировало линию поведения солдата. Ведь разбор боевых действий у командира — кто как себя вёл в бою — это официальная сторона дела. А потом начинался разбор полётов уже неформальный, который нередко заканчивался очень жёсткими воспитательными мерами. И многие уже на себе почувствовали, что значит не вести наблюдение в своём секторе, что значит зазеваться и не увидеть сигнальной ракеты или запустить её слишком низко. Люди прекрасно понимали, что на боевом выходе каждый боец — это один винтик огромного общего механизма, который должен работать чётко и слаженно.

Мне до сих пор кажется, что психологический портрет бойца спецназа или десантника в Афгане можно определить таким словом, которое они сами там придумали и использовали: «рэкс». Помотается так вот три-четыре месяца на боевых выходах человек — и становится «рэксом». Здорово при этом закалялся характер, появлялись терпение и выдержка. И если, например, пить очень хочет, воды не попросит, терпит. Рациональным таким становится, рачительным. Причём это не зависело ни от национальности, ни от вероисповедания, ни от уровня образования.

У меня поначалу слабость была такая: как же удержаться и в противника не стрельнуть, ежели весь оружием обвешан. Этим грешили почти все. По поводу и без повода бывало ствол высунешь и начинаешь куда-то молотить. У меня это быстро прошло, и вот почему. Когда во время первого выхода я помолотил таким образом, то майор Володя Ступак, командир 83-го отдельного десантно-штурмового батальона, отвёл меня тактично в сторону и говорит: «Брат, лучше ты нам поручи заниматься этим делом. Мы уж не подкачаем. Тебе за нас стыдно не будет. Вот, мил человек, ты бы часом не подкачал, чтобы нам за тебя стыдно не было!». Передаю не дословно, но по смыслу верно. Всё культурно, всё нормально, но предельно жёстко. Он не хотел меня унижать, а хотел, чтобы я понял: «Когда припрут, брат, я первый тебе скажу: всё, без тебя никуда, без тебя Родина в опасности».

В рассказах отдельных докторов, реально в боевых действиях не участвовавших, иногда можно услышать: «Дело прошлое, но помню, как сейчас: как-то раз взял я автомат и в горы смотался на войну…». Что значит «смотался»? Это что, пионерлагерь, что ли? Собрался, взял котомку и пошёл?.. Ведь перед любой боевой операцией создавался боевой приказ. В него включаются все должностные лица с фамилиями, указанием конкретных задач. Начальник медицинской службы бригады на совещании у начальника разведки или у командира бригады согласовывает порядок медицинского обеспечения. Где, кто, как и что обеспечивает, в каком порядке и каким образом будут осуществляться вывоз-вынос и транспортировка раненых, — всё направлено на то, чтобы оказать качественную медицинскую помощь, спасти человека. В Афганистане было главным это! Поэтому просто по воле сердечного порыва «смотаться» в рейд или на боевую операцию — это вообще немыслимое дело, это из области научной фантастики. Во всяком случае, в той части или соединении, где был порядок. А в боевых частях в Афгане порядок был железный.