Читать книгу "Из смерти в жизнь…. Главная награда - Сергей Галицкий"

Ему было очень тяжело: тяжёлое ранение, лишился селезёнки, потерял столько крови, да и живот ему, бедному, «распахали» здорово. Мы не угнетали его сознание намеренно — надо было оценить его состояние. Но наш чудо-анестезиолог делал ему программное и вполне адекватное его состоянию обезболивание и проводил интенсивную терапию. Слава Богу, миновали его и ДВС, и острая почечная недостаточность. Трое суток держали его у себя, стабилизировали, а потом — вертолётом в Кабул. Молодец, выздоровел! От армейского хирурга мы всё же получили нагоняй. Но так, больше для порядка. Он сам переживал и за раненого и за нас, дураков, — справимся ли?! Все армейские хирурги, с которыми мне в Афганистане пришлось работать, были замечательные люди. Это и Пётр Николаевич Зубарев, и Эдуард Владимирович Чернов, и Иван Данилович Косачёв. Великолепные хирурги, требовательные командиры и мудрые учителя!

В Афганистане не было таких массовых потерь, как в Чечне. Воевали очень грамотно, людей берегли на всех уровнях. По каждому раненому у нас была налажена чёткая обратная связь буквально на всех этапах, начиная с эвакуации с поля боя. Потом последовательно медицинская рота, гарнизонный госпиталь, 650-й армейский госпиталь, 340-й Ташкентский окружной военный клинический госпиталь. Когда раненого везут, очень важно знать характер ранения, истинную тяжесть его состояния, не развились ли в дороге какие-либо осложнения. В Кабуле для этих целей на аэродроме был специально развёрнут эвакуационный приёмник, в котором дежурили круглосуточно военные врачи. Они должны были принимать, оценивать степень тяжести раненых и готовить их к доставке в 650-й армейский госпиталь.

В Афганистане руководством Военно-медицинской службы проводился очень серьёзный анализ медицинской помощи. Драли нас за промахи очень жёстко. Раза два в год проводились всеармейские конференции хирургов. Как правило — в Кабуле. Детально проводили анализ и разбор всех допущенных ошибок и недостатков в лечебно-диагностической работе. Разбирались по каждому гарнизону, по каждому отдельно взятому «учёному» и по каждому конкретному случаю.

Главный хирург ТуркВО Евгений Арсеньевич Волк при проведении конференции хирургов 40-й армии имел привычку, как только прозвучит в докладе армейского хирурга фамилиям очередного «выдающегося учёного Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане», тут же поднимать его с места пред ясные очи всей хирургической общественности. До сих пор помню своё ощущение холодка за воротом, когда Евгений Арсеньевич через свои очки посматривал в мою сторону. Это был не страх, а скорее стыд. А потому кто из нас как работает, знали все по публичным результатам трудов праведных. При этом интересовало не то, какие и кто имел в прошлом заслуги перед социалистической Родиной, а кто и — главное — как организовал у себя хирургическую работу, каковы осложнения и какова летальность. Исходя из поставленных перед нами задач раненый просто не имел права погибнуть во время эвакуации. А смерть на хирургическом столе — это вообще был нонсенс. Была очень высокая «планка» качества оказания медицинской помощи.

А какие были собраны силы, какие выдающиеся личности в самом Кабуле!.. Лучших специалистов медицинской службы Вооружённых сил в кабульский госпиталь подбирали методом тщательного отбора. Каждый специалист там был уникальным в своём направлении. Мне запомнились многие: ведущий хирург госпиталя Владимир Михайлович Лагоша, травматолог Ярослав Степанович Кукуруз, уролог Коля Зыков! А чего стоил наш армейский нейрохирург Володя Орлов, выпускник кафедры нейрохирургии ВМедА им. С.М. Кирова, золотые руки! Если у кого ранение в голову и раненый нетранспортабелен, Володя — в вертолёт и немедленно летит к раненому в Файзабад, Джелалабад, Кундуз или ещё невесть куда и оперирует раненого на месте.

Особый разговор о начальнике медицинской службы 40-й армии, полковнике Цыганке Георгие Васильевиче! Это был настоящий организатор военного здравоохранения в Афганистане. Мудрый человек, обладатель энциклопедических знаний, одновременно проницательный и слегка ироничный командир. Мы его безумно боялись и сильно уважали. Он обладал феноменальной памятью и всех нас, хирургов, знал по именам. Его любимые слова: «Это только для вас — вас здесь много. А для меня вы — каждый отдельный!».

У армейского хирурга Чернова Эдуарда Александровича даже некое подобие формуляра было заведено на каждого врача. Он отслеживал, как Сидельников, иванов, петров, сидоров оперируют. Если во время его очередного прибытия в медицинскую роту или отдельный медицинский батальон внезапно поступал раненый, он моментально сам становился к операционному столу и работал, давая своеобразный «мастер-класс» молодым хирургам.

У нас в гарнизоне вера в военных медиков среди военнослужащих была абсолютная. Очень важная деталь — все должны быть уверены, что в медицинской роте сачков держать не будут. Как-то ко мне обратился «крупнокалиберный» политработник: «Положите к себе солдата, у него тонкая душевная организация, и его в роте по морде бьют». Я наотрез отказался: «Почему он должен лежать вместе с пострелянными-побитыми за Родину? Вы хотите, чтобы у меня тут конфликт начался? Есть клуб, вот пусть он там у вас лепит, выжигает или плакаты рисует». (Кстати, командир бригады в этом вопросе принял мою сторону.) — «Подождите, доктор, но вы же клятву Гиппократа давали, вы же гуманный человек! У него психологический срыв!». Говорю: «Клятву давал. Но при чём здесь клятва Гиппократа? У меня здесь не богоугодное заведение, а я не Земляника из «Ревизора». Это же вы — людоведы и ловцы душ человеческих! Вот вы его психологически и реабилитируйте!». Так потом и случилось: клуб у нас превратился в спецприёмник для таких «узников совести». Они там плакаты рисовали, афганскую гальку белой краской красили. Короче, занимались общественно-полезными делами…

Но был у меня один случай, когда я всё-таки пошёл парню навстречу. Привозят ко мне бойца с непроходимостью кишечника. Уже в вертолёте, когда группа направлялась выполнять задачу, у него начались резкие боли в животе. Он не был ранен, не было у него никакой травмы, а начинает вдруг корчиться от боли. У всех мысль — ага, ваньку валяет, «косит». Вертушка возвращается на базу, задача сорвана, парня привозят ко мне в медроту. Я его осмотрел, поставил диагноз: «кишечная непроходимость». Сделал всё, что в таких случаях положено врачу делать. Дело оказалось в том, что до этого на каком-то блокпосту ему «обломился» ящик винограда. Он в охотку и «приговорил» килограмма три вместе с кожурой и косточками. Вот у него живот и раздуло, да ещё с диким болевым синдромом. Тут всё по-честному!

Когда дела у него пошли на поправку, этот боец меня спрашивает: «Товарищ капитан, а от этого вообще-то умирают?». Отвечаю: «Конечно, умирают. Если не лечить, начнётся перитонит и так далее…». — «Значит, и я мог умереть?». Но тут ловлю себя на мысли, что начинаю играть по его правилам игры, и он мне задаёт эти вопросы не просто так. Ведь завтра в роте ему надо будет объяснять боевому сообществу что да как, и почему его не оперировали. Я ему говорю: «Да, друг мой Саша, ведь завтра тебе в роту родную?». И попал в точку: «Да, товарищ капитан, даже не знаю, что будет». Говорю: «Ладно, подсоблю тебе». И действительно, написал, написал, написал… И он у меня недельку «лечился». Но это было лечение трудом: он мыл, убирал, стирал, таскал. Делал это с радостью, потому что алиби ему было обеспечено. Хотя живот у него болел законно, по-настоящему.