Читать книгу "Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун"

направлялся на вокзал встречать Чжао Цзыяна из Северной Кореи, он, вероятно, был доволен, что его унижение 27 апреля сменилось победой 29 апреля. Чжао предчувствовал ситуацию. Помимо чтения комментариев Дэн Сяопина о беспорядках в Пхеньяне Чжао разговаривал с официальными лицами на северо-востоке Китая. Они рассказали ему, что «многие критиковали Дэна, услышав его замечания». Много лет спустя, вспоминая о том моменте, когда он прибыл в Пекин 30 апреля, Чжао сказал, что «ситуация стала опасной» и что «крупномасштабное кровопролитие стало слишком вероятным» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 14]. Чжао, Ли, студенты и многие другие в Пекине реагировали на события так, будто загоняли себя в угол. Но до крупномасштабного кровопролития оставалось больше месяца, и хотя оно всегда было возможным, оно никогда не было неизбежным.

Глава 6

Загнанные в угол

Первые 11 дней мая студенты шли праздничными маршами 1 мая в честь Дня труда и 4 мая в ознаменование 70-й годовщины Движения Четвертого мая. Сотни журналистов из «Жэньминь жибао», «Синьхуа» и других новостных агентств также вышли на марш 4 мая, призывая к отмене цензуры и требуя правдивости в освещении событий. Эти заявления говорят о расширении протестного движения – теперь оно включало как студентов, так и профессионалов [У 2014: 151–152]. Марши были веселыми, жители Пекина поддерживали их, но многие участники уже поняли, что результатов нет. Многие студенты, бойкотировавшие занятия, начали возобновлять учебу. Каждые несколько дней студенческие лидеры, в том числе Ван Дань, Сян Сяоцзи и Ван Чаохуа, аспирант факультета литературы Китайской академии социальных наук, подавали партийным и правительственным учреждениям мало отличающиеся друг от друга петиции, требуя подлинного диалога на условиях, выдвинутых студентами. Каждый раз они получали отказ, в том числе 3 мая, когда Юань Му заявил, что угрожающий тон одной из петиций и необоснованные предварительные условия могут спровоцировать беспорядки [там же: 145].

Делегация для независимого диалога во главе с Сян Сяоцзи и Шэнь Туном продолжила встречи, надеясь, что, практикуя внутреннюю демократию и неоднократно приглашая правительство к разговору, они будут восприниматься как разумные собеседники, а не как подстрекатели. 11 мая Шэнь Тун объяснил журналистам долгосрочные цели делегации по установлению диалога:

Мы видим движение в три этапа. Во-первых, привлечь внимание, чтобы народ Китая понял нашу озабоченность. Во-вторых, превратить наши университетские городки в демократические центры и укрепить нашу собственную приверженность демократическим реформам, предоставив студентам в других городах и представителям других слоев общества время для достижения полной осведомленности о наших политических целях. И в-третьих, после того как это будет достигнуто, мы, вероятно, осенью развернем общенациональное движение за демократию, чтобы объяснить, что такое демократическая реформа [Shen 1990: 234].

Шэнь Тун и другие члены делегации приготовились к долгой игре по установлению диалога. Они старались озвучивать свои идеи разумно и даже использовали официальный язык демократических реформ. Элизабет Дж. Перри подвергла критике «недемократический стиль» студентов, утверждая, что, скованные традицией, они использовали «исключительно те способы протеста, которые служили укреплению ранее существовавших властных отношений» [Perry 1994b: 88; Perry 1994a: 7]. Сами студенты, в том числе Шэнь Тун и Ван Чаохуа, знали об этой проблеме и пытались ее преодолеть. Имей они достаточно времени и пространства, они могли бы продолжать учиться и стали бы более гибкими. Но многие думали только о грядущих днях, а не о том, что будет после.

Дэн Сяопин был глубоко озабочен насущными проблемами, в частности, предстоящим визитом советского лидера Михаила Горбачева, который должен был прибыть в Пекин 15 мая для нормализации дипломатических отношений после десятилетий напряженности между КНР и СССР. Присутствие на гражданской панихиде по Ху Яобану сказалось на состоянии Дэн Сяопина. Он чувствовал себя больным и усталым. Приоритетом для него был отдых и восстановление сил для встречи с Горбачевым; он избегал публичных выступлений и даже частных встреч [Дай 2019: 84, 89]. Недоступность Дэна в начале мая означала, что напряженность в отношениях между Чжао Цзыяном и Ли Пэном обострилась, поскольку обоим приходилось действовать без указаний сверху. Отсутствие Дэна также вызвало дипломатическую неразбериху, когда 9 мая 1989 года президент Ирана Али Хаменеи прервал переговоры с Ли Пэном, потому что Дэн Сяопин участия не принимал. Иранский лидер знал как никто другой, что Дэн был высшим руководителем Китая и через несколько дней должен был встретиться с Горбачевым; Хаменеи потребовал такого же внимания. После серии отчаянных телефонных звонков Ли сообщил Хаменеи, что Дэн согласен встретиться. 11 мая Дэн нарушил свой покой, чтобы провести 30 минут с Хаменеи [Чжан 2010: 136, 142].

По возвращении из Северной Кореи 30 апреля Чжао Цзыян не смог напрямую связаться с Дэн Сяопином, чтобы поговорить о способах противостояния студенческому движению. Когда Чжао позвонил секретарю Дэна Ван Жуйлиню, чтобы попросить о встрече, секретарь сказал, что Дэн болен. Затем Чжао попытался выйти на связь через посредников. Сообщение, которое он получил 2 мая от Ян Шанкуня, переговорившего с детьми Дэна и с Ван Жуйлинем, свидетельствовало о том, что невозможно убедить Дэна изменить свое мнение о передовице от 26 апреля. В лучшем случае, по словам Яна, тон статьи «можно было бы смягчить и не упоминать о ней больше. Они сказали, что если я поговорю с Дэном, чтобы он подтвердил свои слова, то изменить ситуацию в будущем будет еще труднее» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 18].

Наиболее значимой попыткой Чжао преуменьшить значение передовой статьи от 26 апреля была его речь 4 мая перед делегатами Азиатского банка развития. Тезисы выступления Чжао были опубликованы на первой полосе «Жэньминь жибао» на следующий день под ярким заголовком, в котором восхвалялось предложение Чжао «решать проблемы демократическим и законным путем». Еще более примечательной была следующая часть вступительного заявления Чжао: «Больших беспорядков в Китае не будет. Я абсолютно уверен». Чжао сказал, что люди были недовольны и протестовали, потому что правовая система Китая была слабой и не имела демократического контроля, а политическая система нуждалась в большей открытости и прозрачности[18].

Люди по-разному отреагировали на выступление. Некоторые журналисты интерпретировали призыв Чжао к открытости и прозрачности как принятие их требований. 5 мая в «Жэньминь жибао» под высказываниями Чжао была опубликована статья о том, как «студенты и преподаватели приветствовали выступление Чжао Цзыяна, надеясь, что партия и правительство будут укреплять строительство демократии, правовой системы и увеличат прозрачность». Как свидетельство одобрения народом в нижней части первой полосы газеты появилась фотография – тысячи счастливых демонстрантов, размахивавших транспарантами 4 мая в Пекине. В течение всего месяца мая 1989 года китайские газеты и радиостанции, особенно пекинские, работали в наиболее открытой для СМИ среде. Это была беспрецедентная в истории КНР акция со времен 1966 и 1967 годов, когда автономные организации хунвейбинов распространяли независимые информационные бюллетени[19].

Некоторые журналисты отреагировали на сообщение Чжао Цзыяна так, будто они наконец освободились от оков цензуры, другие же чувствовали себя парализованными. Во время работы в «Кэнон» у Ван Юань были отношения с женатым журналистом по имени Го Янь. Впервые они встретились у него дома на следующий день после смерти Ху Яобана (в отличие от Чай Лин, говорившей, что у нее нет доступа к противозачаточным средствам, Ван Юань смогла в 1989 году достать презервативы). Ван и Го отправились в Шанхай в начале мая, но после выступления Чжао Цзыяна 4 мая Го сказал Ван, что она должна