Читать книгу "Принцесса Трои - Гейл Карсон Ливайн"

церемониальным пеплосом, и, споткнувшись, она едва не упала в кашу. Счастливо избежав столкновения, кузина расстелила ткань на моей кровати.

Только бы я не споткнулась!

В отличие от наших повседневных шерстяных платьев, сегодняшний пеплос был из льна. Его собственноручно соткала моя мама, и на ощупь он был мягким и нежным, как кожица винограда. На кремовой поверхности ровным строем расположились пурпурные треугольники, на расстоянии ладони от края. Никогда прежде я не носила ничего настолько красивого.

Аминта сложила его на две неравные части. Более длинная сторона опустится мне до самых лодыжек, другая – чуть ниже талии.

– Подними руки, пожалуйста.

Я держала их над собой, пока она заворачивала меня в пеплос. Он был идеально скроен, и Аминта отлично знала свое дело, так что ткань не обвисла у меня под мышками. В этом одеянии я буду выглядеть грациозно, а не неуклюже.

Кинфия, пританцовывая, подошла ко мне, держа две фибулы, которыми ткань скреплялась на плечах.

– От зависти я могу случайно уколоть тебя, Кассандра.

Только она могла сказать такое, словно это я была виновата, что стала канефорой.

Она закрепила иглы и провела их сквозь ткань, даже не коснувшись меня. Бронзовые фибулы были украшены бледно-голубыми терракотовыми бусинами. Закрепив пеплос, Кинфия взяла миску с кашей и начала есть, откинувшись на своей кровати.

Аминта обернула мою талию пурпурным поясом, который лег поверх и длинной, и короткой части пеплоса спереди и под более короткой сзади. Если я замерзну, то смогу накинуть ее на голову и плечи.

И, наконец, Мело принесла украшения для торжественных случаев: золотая спираль браслета на руку, увенчанного крошечной фигуркой Посейдона, бога моря; золотые серьги с гранатами; кольцо с рубином. Однако ничто из этого не было особенно важно. Единственное, что действительно имело значение, – ожерелье.

Мело поднесла его ко мне, держа на вытянутых руках, пока мы хором читали загадку: «Что такое коричневое, загорелое и липкое, тяжелое, как золото, дешевое, как воздух, привычное, как облака, и любимое богами».

Повесив мне на шею связку сушеного инжира, Мело нараспев произнесла:

Сперва петля.

За ней узелок.

Пусть держится крепко.

– Или горе к нам придет, – закончила я, переиначив последнюю строчку. Инжир символизировал процветание и обильный урожай, и мне следовало быть осторожной: если ожерелье упадет с моей шеи, Трою будут ждать голодные времена.

Мы любили богов, они были добры и прислушивались к нашим мольбам— но также легко их было и оскорбить, и тогда они становились бессердечными и мстительными. Мы нуждались в них – ради урожая, погоды, музыки, счастливых семей – ради стольких вещей! Мои пальцы заледенели, стоило мне только подумать о том, что может произойти.

Мело сделала шаг назад.

– Тебе так повезло. – Ее отец был недостаточно богат, чтобы его дочь могли избрать канефорой. Она взяла свою кашу и начала есть стоя.

Я почувствовала укол вины.

Поставив миску на стол, она достала из сундука свой лучший пеплос.

Аминта помогла Мело облачиться, а я скрепила ткань ее медными брошами, на которых не было бусин.

Аминта пробормотала:

– Ты в детстве никогда не падала?

Наверняка падала, и не раз, но у нее, в отличие от меня, правую бровь рассекал шрам. Канефора должна быть без единого изъяна. Мне и правда повезло.

Ответила ей Кинфия:

– Гнев не омрачит слова Царицы Совершенства. Она говорит только правду – и делает это как можно мягче. В противоположность обжорам, она почти ничего не ест.

Я покраснела. Я ведь так и не притронулась к своей каше. Она бы тоже не ела, если бы у нее внутри все переворачивалось от волнения!

И я действительно разозлилась – в основном на нее.

Кинфия могла бы стать канефорой, когда ей было четырнадцать, как мне сейчас, если бы она проявляла больше уважения к матери.

Аминта взяла свою кашу и прошептала:

– Кассандра, ты прекрасна, как Афродита.

Афродита была богиней любви и красоты. Смутившись, я потрепала Майру по шее.

– Ты самая красивая собака в Трое.

Как бы то ни было, сегодня мне хотелось обладать одним-единственным качеством – хорошим равновесием. Я шепотом спросила у Аминты:

– Как думаешь, я ее уроню – корзину?

– Все будет в порядке.

Кинфия нас услышала.

– Может, и не будет. Случиться может все, что угодно. Ты можешь чихнуть. Кто-нибудь другой может на тебя наткнуться. Змея…

– Хватит! – хором шикнули на нее Аминта и Мело.

Майра залаяла, окончательно прогнав сон из женской части дома.

Но слова Кинфии уже сделали свое черное дело. Я воображала всевозможные бедствия: муху, севшую мне на нос; сильный порыв ветра; молнию Зевса, поражающую корзину с безоблачного неба.

Мело и Аминта держали меня под руки, пока мы спускались по лестнице, – той самой, по которой я носилась туда-сюда по сотне раз за день, когда была младше.

– Канефора не должна упасть, – сказала Мело.

Они тоже волновались?

Майра убежала вперед и улыбалась нам от самой нижней ступеньки.

Во внутреннем дворике журчал фонтан, окруженный каменными скамейками. Я рухнула на одну из них, и Майра свернулась калачиком у моих ног. Мело и Аминта устроились на другой скамейке и зашептались, слишком тихо, чтобы я могла их расслышать. Со своей скамьи Кинфия молча смотрела на мозаичный пол.

Вдоль внешних стен стояли глиняные горшки, в которых цвел лавр. Его цветы были цветами Аполлона. Я возблагодарила бога за их дымный аромат.

– Наша Кассандра! – прогремел отец, спеша в сопровождении матери из гостиной. Он остановился недалеко от меня, его щеки округлились от улыбки.

Я проглотила комок в горле. Обычно он выглядел таким серьезным и важным.

Почувствовав его хорошее настроение, Майра подбежала и оперлась о него передними лапами. Отец коротко похлопал ее по загривку, затем выпрямился.

– Я хочу запомнить тебя такой. – Он ненадолго замолчал, глядя на меня. – Этот мягкий изгиб бровей, отмечающий сладость и нежность нрава, твой широкий, чувственный лоб.

Я покраснела, смущенная и обрадованная его словами, но как бы он разочаровался, принеси я беду!

– Прекрасное троянское лицо. – Потянувшись назад, он нашел руку матери, вставшей подле него. – Любовь моя, у Кассандры твои алые губы, с которых могут слететь лишь добрые слова.

Мать тоже покраснела.

– Я благодарна тебе и богам за румянец на ее щеках. – Отпустив его руку, она села рядом со мной. – Тебе нравится ее пеплос, Приам?

Он повернулся к супруге с улыбкой.

– Он неподражаем! Мне и всем троянцам повезло, что у нас есть вы обе. – Он протянул ко мне руки, и я бросилась в